Впавшее в ступор сознание отмечало изменения одно за другим. Турникеты не такие: открывающиеся двери вместо привычных "крокодильчиков". Цена проезда выросла в два раза, если верить ценникам на кассах. Но добили Илью деньги, которыми народ расплачивался за проездные. Сотки вроде похожи на настоящие – красные, с колесницей у большого театра. Но пятисотки какого-то странного фиолетового колера, тысячи – целиком зеленые, а не выдержанные в привычной для Ильи серо-синеватой гамме. Илья отошел тихонько к стеночке и замер, собираясь с мыслями. Что делать-то?
То, что он крепко попал, Илья уже понял. Причем "попал" во всех смыслах. Но и стоять просто так было глупо. К счастью вокруг не какой-нибудь лес, пустыня или эльфы с гоблинами. Обычная Москва с обычными русскими людьми, разговоры окружающих его людей Илья понимал без малейшего напряжения. Вот только это была какая-то чужая Москва. А насколько чужая надо было выяснить. Вдруг здесь каким-то чудом есть место и для него? Мало ли? Может какой-то местный Илья сейчас у него дома, а на его место прибыл он – Илья настоящий. Раз уж вокруг твориться такая ерунда, все может быть.
Народу на станции было порядком, а вот местной полиции было не видать. Ладно, придется рискнуть, платить за билет Илье нечем. Парень опустил голову пониже и пристроился прямо за хрупкой девушкой, прислонившей проездную карточку к сенсору турникета. Прием "паровозик", как это называлось у него дома. Требовалось проскочить вслед за пассажиром, держа руки у стенок турникета, предотвращая смыкание "крокодилов" в его бывшем метро или дверок здесь. Неприятно, стыдно, но должно сработать.
Сработало… правда было немного круче чем Илья ожидал. Засвистела дежурная, люди начали оглядываться, но Илья уже в быстром темпе ссыпался вниз по лестнице. Как и ожидалось, хватать его никто не стал.
Вагон в метро выглядел точно таким же, каким Илья привык их видеть в подземке своей Москвы, станции из окна поезда смотрелись знакомо, поэтому за двадцать минут пути Илья немного успокоился. Может все-таки это были глюки? Тем сильнее был для него шок, когда он поднялся на поверхность "Планерной". Маленького рынка у метро, где еще вчера парень покупал картошку, яйца и свежий хлеб не было и в помине. А справа от выхода, на месте бывшей площадки для автобусов, расположился огромный, нелепый и одновременно монструозный торговый центр, просто подавлявший своими размерами окружающую его застройку. Надежда на благополучный исход дела практически растаяла, но Илья решил идти до конца. Университетское общежитие, где он жил, было самое большое в пятнадцати минутах ходьбы.
Девятнадцатый корпус общежития выглядел знакомо и стоял на привычном для Ильи месте. Правда, на пустыре за ним вырос целый квартал многоэтажек, но парня эти мелочи уже не волновали. С самым решительным видом он вошел в родной подъезд и… понял что дальше ему хода нет. Вместо привычной бабушки-вахтерши за стойкой охраны сидел крепкий чоповец, а проход перегораживал турникет с сенсором, которого, как и всех остальных изменений, утром еще не было. Можно было даже не пробовать – не пустят. Илья посмотрел как студенты проходят к лифтам, прислоняя к сенсору турникета белые карточки-пропуска и молча вышел вон. Привычный мир рушился на глазах.
Пришел в себя парень сидя на лавочке у детской площадки в соседнем жилом квартале. Уже стемнело, смартфон показывал десятый час вечера. Становилось прохладно, и Илья зябко ежился, поводя плечами под тонкой ветровкой. Пора было уже переставать жалеть себя и начинать что-то делать.
В принципе можно было попробовать просто сдаться. Найти ближайшее отделение мили…, нет полиции, показать свои документы и деньги. Они, конечно, не похожи на здешние, но выполнены на доступном лишь для государства технологическом уровне с кучей степеней защиты, поэтому послужат доказательством рассказанной им истории. А там – как карта ляжет. Только вот к такому варианту душа не лежала. Сложить ручонки и пойти на дно всегда успеется. Да и негативный исход при подобном варианте был очень вероятен. Илью могли просто ограбить в полиции, как Остапа Бендера на румынской границе, отобрав его единственную ценность – золотую монету, могли по итогам разбирательства запереть в дурку, да мало ли что еще? Этот мир был ему незнаком.