— Так ли, эдак ли, выходит, надо мне во дворец собираться.
— Вот именно, Михайла Ларионыч, вот именно! И немедля. От кого бы замысел сей ни исходил, воспрепятствовать ему надо. Коли увидит государыня, что дворяне и поверить в такой план не могут, может, и сама ход мыслей своих изменит России во благо.
— Я поджидал вас, князь. Домой к вам заехать было не с руки. Да слыхал, сестрица ваша любезная долго жить приказала, — соболезнования мои примите.
— Василий Иванович! Господин Суворов! Не скрою, удивлен вашим обращением. По делам как-то общаться не пришлось, а события последних дней…
— Вот о них-то и речь, Михайла Иваныч. Кабы не был я обласкан многими милостями вашего покойного батюшки, не решился бы на этот разговор. А так, памятуя добро, счел своим долгом…
— Слушаю вас, Василий Иванович. Только сначала скажите, что же грозит несчастному Хитрово за одно только, что не пожелал видеть братьев Орловых на престоле российском!
— Тише, князь, Бога ради, тише!
— Нешто не Хитрово братьев Орловых поддержал, когда государыне помогли на престол вступить?
— Полноте, Михайла Иваныч, неужто справедливость искать решились? Успокойтесь, прошу вас. Разговор наш затягиваться не должен, а дело нешуточное. Предал Хитрово брат его двоюродный, господин Ржевский — пересказал Алексею Орлову, что имеет Хитрово намерение всех участников восшествия государыни императрицы на престол собрать и скопом ее императорское величество просить отказаться от брака с Григорием Орловым. Мало того — пригрозил, что, если государыня всеподданейшей их просьбе откажет, сам, один Григория порешит.
— Достойнейший человек!
— Так вот к сведению вашему, князь, Хитрово был тотчас же арестован, и первый его допрос провел не кто-нибудь, а по желанию ее императорского величества сам Алексей Орлов.
— По желанию государыни? Быть не может!
— Может, сударь мой, еще как может. Граф Орлов, прямо скажем, с господином Хитрово неласково обошелся. Господин Хитрово не только что от слов своих не отрекся, но прямо объявил, что готов шпагу вонзить в сердце Григория Орлова. Мол, лучше смерть принять, чем знать, что вся революция свелась к одному возвышению Орловых.
— И вы думаете, мало офицеров разделяет мнение господина Хитрово? Революция ради Орловых!
— Я, сударь мой, ничего не думаю. Мне ее императорское величество повелела формальный допрос арестованного произвести; и то для вас важно, князь, чтобы специально мне вопрос ему задать: знала ли ваша супруга о таковых планах и как к ним относилась. Предписано было в случае неясного ответствования вопрос трижды повторить.
— И что же сказал Хитрово?
— Слава Богу, что не сумел увидеться с княгиней, что трижды в ваш дом приезжал и заставал двери запертыми — княгиня никого не изволила принимать. Прислуга сказывала, что неотлучно находилась у постели вашей сестрицы.
— Выходит, все в порядке — наплел кто-то на княгиню.
— Да вот и не в порядке, потому что Хитрово изволил добавить, что кабы с вашей супругой разговор ему удалось иметь, у него и сомнения нет, что княгиня его полностью поддержала в силу высоких чувств и патриотизма своей души. А дальше, князь, судите как знаете. Честь имею!
— Ваше сиятельство, Михайла Иваныч! Никак, забылся? Князь батюшка, спите ли?
— Ты что, Захар?
— Господин Теплов Григорий Николаевич приехали, видеть вас всенепременно желают.
— Чего ж не сказал, что я болен? Сам знаешь, жар какой — все горло разнесло.
— Сказывал, ваше сиятельство, про все сказывал. Господин Теплов на своем стоит. Мол, немедля разговор с вами иметь должен по поручению ее императорского величества.
— Что ты будешь делать! Зови тогда сюда.
— То-то и оно, Михайла Иваныч, что господин Теплов требуют, чтобы вы к ним на двор вышли.
— Как это «на двор»? Почему?
— О том не сказывали, но очень требовали. Да вы в окошко гляньте — вон у саней прохаживаться изволят.
— Что такое? Ну, давай одеваться — делать нечего. Халат дай, сверху шубу накину, больно испарина пробирает… Что вы, Григорий Николаевич?
— Простите великодушно, князь, что поднял вас с постели, однако оказия слишком серьезная — повременить никак нельзя.
— Отчего же не в доме?
— От любопытных ушей подале, да и супруге вашей слышать не след. Горяча больно княгиня, не в меру горяча.
— А уж это не вам, Григорий Николаевич, судить, и слов подобных о супруге своей никому говорить не позволю.