— Но это же безумие, княгиня!
— О чем вы, Дидро?
— Вы были в Версале!
— Была, и что же?
— И вы еще спрашиваете! Сколько раз я предостерегал вас от шагов, которые могут дурно отозваться на ваших петербургских делах, почему же здесь вы не сочли нужным меня послушать?
— Я ценю вашу предусмотрительность, мой друг, но вы не находите, что где-то она становится чрезмерной?
— Чрезмерной! Вы не отдаете себе отчета, как пристально русский двор следит за всеми вашими действиями! Каждый шаг ваш, каждое неосторожное высказывание становится тотчас же известно при дворе и может раздражать императрицу. Мне не хотелось раньше затрагивать этой темы, но ведь ваши отношения с ее императорским величеством нельзя назвать слишком благополучными. Зачем же их обострять!
— Обострять? Дидро, вы, кажется, подозреваете меня в политиканстве. Вам пора бы удостовериться, что на него я вообще не способна. Я не скрываю своих взглядов и открыто следую своим принципам. Если они не устраивают императрицу, которую я глубоко почитаю и ценю как великую монархиню, я предпочитаю покинуть ее страну, а не искать оправданий и примирений по расчету. Неужели вы до сих пор этого не поняли?
— Княгиня! Я не касаюсь ваших заслуживающих всяческого восхищения принципов, но вспомните, что я говорил вам о французском дворе. Герцог Шуазель ведет политику, направленную против интересов России, а Версаль находится в полном его подчинении. Герцог резко отзывается о русской императрице, и король не думает его останавливать.
— Кстати, герцог многократно приглашал меня к себе, обещая устроить по этому поводу пышный праздник.
— Час от часу не легче! И вы только сейчас мне об этом говорите!
— Помилуйте, Дидро, я не для того подчинила весь уклад своей парижской жизни возможностям разговоров с вами, чтобы тратить драгоценное время на придворные пересуды. Все перечисленные обстоятельства мне попросту неинтересны.
— А между тем герцог будет ткать паутину союзов, обращенных против русской императрицы. Как друг, смею надеяться, великой Екатерины, я не могу равнодушно наблюдать за этим. Послушайте, княгиня, я хочу хотя бы в самых общих чертах напомнить вам, — что такое Версальский двор и Шуазель, карьера которого при дворе насчитывает немногим более десяти лет.
— Я слышала, герцог умен, и письмо его мне показалось редким по ловкости формулировок и остроумию.
— Он такой и есть — остроумный, ловкий, по-своему очень смелый, хотя каждой его смелости предшествует точный, почти математический расчет. Судите сами. Он отличился в войне за австрийское наследство, получил чин генерала и немедленно нашел блестящую партию в виде дочери банкира Кроза, чье огромное состояние позволило ему немедленно оставить армию и перейти на дипломатию. Несколько лет в качестве посланника в Риме и Вене принесли ему герцогский титул, а симпатии мадам де Помпадур — место министра иностранных дел и титул пэра.
— Это не поражает моего воображения.
— Знаю. Россия имеет тому немало примеров.
— Вот именно, Дидро, и некоторые из них делают для меня возвращение на родину крайне неприятным.
— Я не кончил, княгиня. Гораздо важнее, что в политике герцог стал проводить совершенно самостоятельный курс.
— В союзе с Австрией и Испанией и против Англии и Пруссии.
— Вот видите, княгиня, вы превосходно осведомлены. Но ведь если, скажем, в Индии герцог Шуазель поддержал местных раджей против Англии, то в отношении Турции и Польши он помогал им противостоять России.
— Мне не кажется это мудрым.
— Но при чем же здесь абстрактные рассуждения! Императрица российская не может не видеть в нем заклятого врага, тогда как вы вступаете с ним в какие-то отношения.
— Напротив — я ответила герцогу, что госпожа Михалкова не вправе претендовать на все те почести, которые его сиятельство предлагает, потому что слишком уважает его самого и существующие во Франции порядки.
— И именно поэтому направляется инкогнито в Версаль?
— Но другого пути не было, а я не могла уехать из Франции, не повидав французского двора. Это было бы непростительным упущением с моей стороны. Я просто удовлетворила свою любознательность.
— И, может быть, хотя бы задним числом, вы расскажете вашему покорному слуге, как вам это удалось?
— С превеликим удовольствием. Это и впрямь потребовало известной изворотливости и ловкости.
— Воображаю!