Ричардсон был целеустремленным и красноречивым молодым человеком. Темноволосый и темноглазый, он имел в своей внешности что-то цыганское. На самом деле его звали Мелвин Шварц. Он успел поработать актером на радио и в театре, однако ему пришлось сменить имя после того, как один продюсер отказал ему в роли в какой-то христианской драме на том основании, что Шварц — еврей. Профессиональная подготовка Ричардсона говорила сама за себя, проявляясь в таких мелочах, как тон, которым он раздавал указания студентам. В некотором роде, это был благородный странствующий рыцарь на службе Чарльза Джелинджера, затеявшего войну против актерской школы «Метод».
Теперь Дону Ричардсону уже далеко за семьдесят. Живет он в Калифорнии, где продолжает обучать подрастающее поколение актеров четким и выразительным приемам сценического мастерства, которые он унаследовал от Джелинджера. Проработав много лет на телевидении и удостоившись в этой области наград, Ричардсон теперь преподает в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Сейчас ему уже трудно вспомнить, каков был вклад Грейс Келли в работу актерской группы Американской академии, которой он руководил осенью 1948 года. Он предпочитал других, более податливых актрис. Но как-то раз за дверями класса случилось нечто такое, что заставило наставника повнимательнее взглянуть на свою подопечную.
Однажды зимним вечером Ричардсон после занятий спускался вниз в лифте; в углу он заметил стройную белокурую девушку в платке. «Она мне даже не показалась хорошенькой, — вспоминает он. — Вся какая-то худенькая, на вид лет девятнадцати, очень хорошо одетая — в пальто из верблюжьей шерсти. Девушка, казалось, предпочитала даже в лифте держаться в сторонке от своих однокурсников не то от застенчивости, не то от какой-то внутренней отчужденности; и, почувствовав это, один из студентов принялся над ней подшучивать. Ричардсон знал этого парня как любителя попаясничать на публике. Студент, к тому же, имел склонность издеваться над слабыми, и тут, как назло, в его руках оказался щенок. Шутник швырнул щенка прямо в лицо Грейс, но та, вместо того чтобы рассмеяться, залилась слезами».
«Я набросился на парня и вытолкал его из лифта, — вспоминает Ричардсон. — После того как все вышли, я остался один с девушкой. Когда она наконец вытерла слезы, мы уже оказались с ней вдвоем у выхода».
На улице шел снег, и спустя двадцать минут, оставив тщетные попытки поймать для Грейс такси, чтобы она могла вернуться к себе в «Барбизонку», Ричардсон предложил отогреться в расположенной по соседству русской чайной. «На ее ресницах блестел иней, — вспоминает Ричардсон. — Затем она пошла в уборную, чтобы высушить волосы, и когда вернулась, то уже сняла платок. Вот тогда-то я и разглядел, что на самом деле она гораздо симпатичнее, чем мне показалось в лифте».
После второй мировой войны русская чайная все еще сохраняла за собой репутацию богемного заведения. Здесь можно было недорого перекусить или же при желании растянуть одну чашку чая на несколько часов. Однако, когда к их столику подошел официант, Ричардсон, к своему ужасу, обнаружил, что у него в кармане всего несколько центов. Им с Грейс снова пришлось выйти под снегопад и ловить такси. На улице Грейс сначала шмыгала носом, а потом и совсем расчихалась — весь ее вид говорил о том, что у нее начинается сильная простуда.
«Грейс никогда не была великой актрисой, — говорит теперь Ричардсон. — Я был ее учителем, поэтому кому это знать, как не мне. Однако она обладала рядом на удивление выигрышных качеств, и одно из них заключалось в ее умении вызвать у людей сочувствие и желание помочь. Подчас Грейс казалась совершенно беспомощной и трогательной, и у вас создавалось впечатление, что стоит ее оставить одну, как она обязательно умрет. Ей просто не выдержать таких мук. Видя, как она чихает и шмыгает носом, я проникся к бедняжке какой-то особой теплотой — вы не поверите, но в этой тяге не было ничего приземленного».
А так как такси, как назло, нигде не было видно, Ричардсон предложил альтернативу: доехать на автобусе до Тридцать третьей улицы, где он жил. Там он возьмет немного денег, а затем они вдвоем отправятся куда-нибудь, чтобы съесть по гамбургеру. Ричардсон жил в небольшой нетопленной квартире, в старом, обшарпанном доме. Большинство из прилегающих к нему магазинчиков принадлежали армянам, торговцам коврами, и Ричардсон, чтобы обогреть свое убогое жилище, имел привычку собирать ящики, которые торговцы выбрасывали прямо на улицу. Грейс вместе со своим наставником принялись за сбор топлива; так они и брели вдвоем, уходя все дальше от Бродвея.