В течение своей удивительной карьеры в качестве актрисы и княгини, Грейс представлялась окружающему миру истинным воплощением филадельфийского светского общества. В кино она играла аристократок и весьма успешно вводила в заблуждение зрителей, каждым своим жестом внушая им, будто выросла в среде филадельфийской элиты с ее бальными платьями и белыми перчатками робко щебечущих дебютанток. В действительности же манеры и чувство этикета были заложены в ней во время учебы в Стивенс-Скул, а также сестрами ордена Успения Пресвятой Богородицы в приходе Святой Бригитты. И хотя в своем районе Филадельфии Грейс Келли могла претендовать на некую роль, в поистине избранном обществе ей не на что было рассчитывать.
Грейс окончила Стивенс-Скул в мае 1947 года. Ей было семнадцать с половиной, и она не имела ни малейшего понятия, чем ей заниматься дальше. До этого она строила планы отправиться в Беннингтон — женский колледж в Вермонте. «Мне хотелось танцевать, — позже вспоминала она, — а в Беннигтоне преподавался великолепный четырехлетний курс всех видов танца».
Однако Беннингтон предъявлял высокие требования к знаниям математики, какие, увы, оказались Грейс не по силам. Начиная с самых ранних дней в Рейвенхилле математика всегда оказывалась ее самым слабым местом.
Родители Грейс не слишком заостряли на этом внимание. Предметом забот номер один летом 1947 года был их единственный сын. Наконец-то годы упорного труда и самоотречения, проведенные на Скукл, должны были привести к достижению заветной цели — победе в Хенли на заветных «Бриллиантовых веслах». Вот почему перспективы дальнейшего образования Грейс отошли на второй план, уступив место подготовке к «Королевской регате». Следовало хорошенько упаковать лодку и снабдить юного спортсмена основательным запасом замороженных бифштексов, без которых ему никак не обойтись в послевоенной Британии с ее скудными и лишенными всякого разнообразия пайками. В конце июня 1947 года семья отплыла в Англию. Келл уже успел поучаствовать в «Королевской регате» в предыдущем году, однако тогда не сумел вернуться домой с заветным трофеем. Он пришел к финишу вторым и тотчас, едва не потеряв сознание, рухнул на дно лодки. Его кисти настолько онемели, сжимая весла, что двое здоровых мужчин были вынуждены силой разгибать каждый палец.
И вот теперь, 5 июля 1947 года, на глазах у родителей и троих сестер Келл не подвел. Нацепив на голову точную копию знаменитой отцовской зеленой кепки, он с завидной легкостью выиграл гонку, став обладателем старинного лакированного футляра, в котором хранился самый знаменитый трофей в гребле. По возвращении в Америку Келл удостоился триумфального въезда в Филадельфию, сидя в открытой машине рядом с ликующим отцом. Мэр города дал в его честь торжественный обед. Всего в двадцать лет, за три года до окончания Пенсильванского университета, Келл уже достиг главной цели своей жизни. Поэтому трудно было себе представить, чтобы он или кто-либо другой из членов семьи мог свершить нечто такое, что принесло бы семейству Келли большую славу. Лишь после того, как завершились все ритуалы чествования чемпиона, на повестку дня семейного совета были поставлены планы дальнейшего образования его сестры. Ма Келли предложила проехать по всем женским колледжам Северо-Востока и в начале августа 1947 года отправилась из дома вместе с Грейс. Однако Келли опоздали. Куда бы они ни являлись, набор был уже окончен. Середина месяца застала мать с дочерью в полном унынии в нью-йоркской квартире Мари Мэджи, давней приятельницы Ма Келли, жившей в двух шагах от Бродвея на Западной Пятьдесят пятой улице.
— Мы не можем попасть ни в один колледж, — жаловалась Ма Келли. — Что нам теперь делать?
— Ну, — сказала Миссис Мэджи, — а чем бы ты сама хотела заняться, Грейси?
— Тетя Мари, — ответила Грейс, — как вы думаете, могу ли я попасть в Американскую академию драматического искусства?
Мари Мэджи сама была актрисой, и ее собственная дочь училась в Американской академии, которая, судя по ее названию, была ведущей частной актерской школой в стране. В 1947 году Американская академия располагалась в мансардах над «Карнеги-Холлом», лишь в двух кварталах от Бродвея и Пятьдесят пятой улицы, и Мари Мэджи не стала терять понапрасну времени. Она устроила интервью с Эмилем Дистелем, администратором школы, который отвечал за прием.