Выбрать главу

— О Господи! Прими мою душу, спаси и сохрани моего мужа и детей! Госпожа де Баете душераздирающе охала, а я громко звала Пюигийема. Вызволить нас из упавшей кареты было непростым делом, но, тем не менее, пришлось сделать такую попытку. Лакеи самоотверженно зашли по пояс в грязную лужу, и им удалось вытащить нас одну за другой, после чего мы тут же оказались под хлынувшим сверху проливным дождем.

— Что же делать? Что делать? — повторяла матушка.

— Я отправлюсь на разведку, госпожа маршальша, — сказал кузен.

— Не оставляйте нас одних, Пюигийем; оберегайте нас, лучше пошлите лакея, — вскричала матушка, — а не то, пока вас не будет, какие-нибудь разбойники изобьют нас и ограбят!

— Как же быть, сударыня? Все же следует отыскать какое-нибудь пристанище.

— Госпожа, — произнес конюший матушки, — тут один человек говорит, что за лесом находится какой-то замок.

— Да, сударь, — отозвался один из наших форейторов, — но в этот дом никто не заходит: дьявол устраивает там шабаши и двери его заколочены.

— Значит, в замке никто не живет?

— Извиняюсь, сударь, там обитают двое господ — старый и молодой — с тремя слугами. Но попробуйте только туда постучать, и вы увидите, откроют ли вам.

XII

Итак, мы застряли в этой грязи и не знали, что предпринять: Пюигийем, не решавшийся ругаться в присутствии матушки, хотя ему очень этого хотелось, форейторы, не лишавшие себя такого удовольствия, и я, веселившаяся от души, к крайнему возмущению г-жи де Баете.

— Ну что же! — обратилась я к матушке. — Не кажется ли вам, сударыня, что лучше встретиться лицом к лицу с этими ужасными господами, нежели оставаться здесь, под дождем, во власти грома и молнии?!

— Мне кажется, мадемуазель, — отвечала она, — что мы лучше вас знаем, что надлежит делать в подобных обстоятельствах.

Я не знаю, что могло бы последовать за этой репликой, ибо в эту минуту послышался топот лошадей, мчавшихся галопом; шум отвлек внимание матушки или, точнее, отвел от меня ее раздражение, и все стали смотреть в одну и ту же сторону.

Мы увидели двух господ с лакеем, скакавших по грязи явно к намеченной цели; кузен окликнул незнакомцев. Первый молча проехал мимо, второй же, молодой человек, остановился на полном скаку, показав себя искусным наездником. Дворянин снял шляпу с бесподобным изяществом и благородством, затмив в этом отношении Лозена.

— Сударь, чем я могу быть полезен вам или этим дамам? — осведомился молодой человек.

— Положение, в котором, как вы видите, мы оказались, говорит само за себя, сударь; мы не знаем, что делать в этой незнакомой местности, и были бы вам чрезвычайно признательны, если бы вы соблаговолили указать нам какой-нибудь дом, где мы могли бы немного подождать, пока нашу карету починят и поставят на колеса.

— Нет ничего проще, сударь; если эти дамы и вы соизволите последовать за мной, я провожу вас в одно место, расположенное неподалеку отсюда, где вы обретете если и не удобства, то, по крайней мере, надежный кров.

Первый всадник быстро удалялся; поравнявшись с поворотом, где дорога делала зигзаг, он обернулся и, видя, что его спутник отстал, возвратился назад и грубо окликнул его:

— Сударь! Сударь! Что вы зеваете по дороге? Неужели вам так приятно торчать под дождем и градом?

Он подъехал в ту минуту, когда Лозен, покоренный учтивостью молодого человека, тоже, наконец, снял головной убор; незнакомец продолжал стоять возле нас с непокрытой головой, невзирая на увещевания и возражения матушки, и мы видели красивое, благородное, открытое лицо с правильными чертами, немного грустное возможно, но необычайно решительное. Чем дольше я смотрела на этого молодого человека, тем больше мне казалось, что я уже где-то его видела. Я думаю, что спросила бы, как зовут незнакомца, до того мне не терпелось это узнать, как вдруг на сцене появился второй дворянин и оказал нам совсем другой прием. Едва коснувшись шляпы, он надменно крикнул своему спутнику:

— Поехали, сударь, о чем вы тут болтаете с этими людьми? Этого оказалось более чем достаточно, чтобы уязвить гасконское самолюбие Пюигийема; он устремился к ворчуну, снова надев на голову фетровую шляпу и одним ударом надвинув ее на лоб; проделывая этот чудный маневр, граф забрызгал нас грязью.

— Эти люди, любезный, привыкли к иному обхождению; вместо того чтобы бранить своего досточтимого сына за его учтивость, вам следовало бы взвешивать свои слова.

Незнакомец только пожал плечами и повторил, пропустив сказанное мимо ушей: — Поехали, сударь, я вас жду, уже поздно.

Молодой человек нахмурился, и его лицо приняло надменное и одновременно испуганное выражение, которое я не в состоянии передать.

Будучи вне себя, Пюигийем уже занес хлыст, который он держал в руке, но тут наш странствующий рыцарь сделал столь повелительный и в то же время вежливый жест, что рука графа невольно опустилась.

— Подождите минуту и немного успокойтесь, сударь, прошу вас; позвольте мне переговорить с моим опекуном, и я льщу себя надеждой, что мы договоримся. Видите ли, — продолжал он, обращаясь к своему спутнику, — эти дамы находятся в крайне затруднительном положении, они ищут какой-нибудь приют поблизости. Я подумал, что вы не можете отказать в гостеприимстве благородным особам, и вместо вас предложил им кров; если вам угодно, мы проводим их в ваш дом, заранее извиняясь, что не можем принять их как подобает.

Опекун, мужчина лет сорока, угрюмый и неприветливый, не удержался и воскликнул «Черт побери!» так громко, что мне не доводилось слышать подобного за всю мою жизнь, и собрался было повернуть назад. К счастью для него, он передумал, ибо мой весьма пылкий кузен уже тянулся к своим дорожным пистолетам и одной из пуль, на которые он никогда не скупился, непременно продырявил бы незнакомцу бок. Наш будущий хозяин окинул своего подопечного сердитым взглядом, который тот выдержал с честью, и, подойдя к матушке, произнес с любезным видом пса, на которого силой хотят надеть ошейник:

— Сударыня, вы путешествуете в слишком роскошной карете для дамы из этого захолустья; мне думается, что вы скорее принадлежите к числу придворных.

— И вы не ошиблись, сударь, я супруга маршала де Грамона.

Я не придала значения изумленному и недовольному жесту, вырвавшемуся у дворянина при этих словах, поскольку молодой человек тотчас же воскликнул:

— А мадемуазель — ваша дочь?!

Все взгляды устремились на молодого человека; он покраснел и замолчал. Услышав имя моей матери, деревенский грубиян, отказавший в приветствии неизвестным ему людям, соизволил поклониться. Он задумался, словно советуясь с самим собой, а затем как бы пролаял следующие слова:

— Если вы соблаговолите, госпожа маршальша, посетить мой дом, то вы найдете там убежище от грозы и окажете мне несравненную честь.

— Это недурно, — процедил сквозь зубы Пюигийем, — а то я уже решил, что он оставит нас здесь мокнуть под дождем.

Между тем молодой человек не сводил с меня глаз; воспользовавшись минутой, когда все были поглощены раздумьями, как скорее выбраться из этого лягушачьего болота, он многозначительно посмотрел на меня и приложил палец к губам. Я ничего не понимала и терялась в догадках. Лед отчуждения был сломан, и наш дворянин вынужден был проявить радушие. Спешившись и бросив поводья своему лакею, он подал руку матушке. Его питомец в один миг оказался возле меня; таким образом, Пюигийему пришлось повести г-жу де Баете, чья полумаска полиняла от дождя и придала его любезной подруге невообразимо странный вид. Я состроила кузену гримасу соболезнования, которая его добила, — еще немного, и он швырнул бы гувернантку в дорожную грязь.

Мы двинулись в путь попарно, словно монахи во время крестного хода; матушка с присущей ей добротой и снисходительностью воспринимала хмурый вид нашего хозяина, а он не решался надеть шляпу и чопорно вытягивал из своего прежде накрахмаленного воротника непокрытую голову с преждевременно облысевшим черепом, вопреки тогдашней моде не прикрытым париком. Мне страшно хотелось рассмеяться, и я не преминула это сделать, поскольку всегда уступала своим желаниям.