В один из таких вечеров, уже в густой полутьме, Эльга тайком вышла из палатиона и через сад побежала к воротам. Провожала княгиню только рабыня, Инча, и по виду архонтисса росов сейчас ничем не отличалась от простой гречанки: шерстяная синяя накидка-паллий, светло-коричневый мафорий с золотой каймой, позаимствованный у сестры.
Возле ворот ее ждали несколько мужчин.
– Приветствую тебя, королева! – Этериарх Савва вышел вперед и поклонился. – Ты не передумала? Тогда прошу за мной. Как удачно, что сегодня нет дождя.
Снаружи ждали лошади, и с помощью Саввы Эльга села в седло.
– Твои люди знают, куда ты уехала? – спросил он, подавая ей поводья.
– М-м-м… Не все. Я сказала женщинам, что хочу прогуляться, но надеюсь, мужчины не заметят, что меня нет, пока я не вернусь. И не успеют устроить в проастии Маманта восстание варваров!
Высадившись из лодьи в Неории, они вновь сели на лошадей и поехали по Месе. Близилась ночь, когда они достигли Большой дороги, как называли главную улицу, но Город и не думал спать: везде было полно огней и шума, бродили ватаги ряженых, и Савва даже взял лошадь Эльги под уздцы, оберегая княгиню. Во всех лавках и харчевнях сияли светильники, шло веселье; сквозь занавеси доносился смех и женский визг.
Сегодня всадники спешились не возле обитых медью ворот Халки – главного входа в Мега Палатион, а с северной стороны дворца, у ипподрома. Савва провел Эльгу через Кентинарий – башню, которая защищала жилые покои дворца с севера и охранялась средней этерией.
– Вот она, наша Башня Пьяниц! – хмыкнул Савва, вводя гостью в высокое сводчатое помещение.
Десятка три отдыхающих вестиаритов вскочили при его появлении, с любопытством тараща глаза на женщину, закутанную в мафорий так, что виднелись только глаза.
Однажды Эльга уже проходила через эту башню – в день своего первого приема у Константина. Но тогда здесь царил порядок и «львы» стояли ровным строем, в золоченых шлемах и с копьями. Теперь же они, частью нетрезвые, полуодетые и лохматые, сидели за длинными столами, где стучали кости и стояли кувшины с вином.
– Почему пьяниц? – шепнула она.
– Потому что за сто лет греки так и не сумели приучить этих троллей разбавлять вино водой, а потом уже пить. Здесь каждый вечер – пир в Валгалле и драка, прости меня Господь.
– Но ведь обращению с вином приходится каждое поколение учить сначала?
– Именно так.
Миновав башню, Савва и Эльга углубились в переход. Она расслышала шуточки, летящие вслед: дескать, хёвдинг красотку себе подцепил, а нам в башню не дает водить… Откуда им было знать, что «красотка» понимает северный язык.
Они долго шли через покои, переходы, даже через какую-то церковь, сейчас пустую и тихую. Эльга и не пыталась что-то рассмотреть при скудном свете факелов или понять, где они находятся. Будто в той волшебной горе у троллей… Еще в первые свои посещения Мега Палатиона она поняла, что он, пожалуй, больше всего Киева, и надо провести здесь лет тридцать, как Савва, чтобы суметь найти дорогу. Раскинувшийся на холмах, дворец то поднимался, то опускался; из одних покоев в другие приходилось идти по лестницам то вверх, то вниз; порой Эльге казалось, что они спускаются вовсе под землю, но, к ее удивлению, за окнами вновь мелькало ночное небо и даже желтела луна. Загадочно мерцали медные и бронзовые двери, позолота, стеклянная мозаика, гладко отполированный мармарос. Порой она даже видела, как скользит в большой колонне их отражение – будто идут навстречу призрачные обитатели этого зачарованного дворца.
Порой они натыкались на слуг или придворных, почти все кланялись этериарху средней этерии, но никто не спрашивал, куда, зачем и к кому он ведет женщину, закутанную в покрывало. Для Мега Палатиона это обычное дело? Любопытно: часто ли Савва приводит сюда женщин для себя? Судя по несколько удивленному оживлению этерии – нет, не часто. Эльгу пробирала дрожь, хотелось смеяться без всякой причины. Уже лет двадцать с ней не приключалось ничего подобного… но и тогда, в юности, когда приключалось, ей было страшно, а не весело. Вдруг начало казаться, что ей снова пятнадцать лет, и она следовала во мрак за царьградским львом, как когда-то за плесковским медведем, со стесненным дыханием и бьющимся сердцем.