— Свенельд никогда не вызывал у меня никаких нареканий. — Святослав пытался уже смягчить мать.
— Порсенна считал его как‑то связанным с виновниками смерти твоего отца. — Княгине Ольге этот довод казался неоспоримым, но он вызвал лишь раздражение Святослава.
— Что же, я всю жизнь обречен маяться подозрениями и сомнениями там, где все ясно? И вы сами рассудили и наказали виновных… Или я буду заниматься устроением княжества — или ловить мышей во всех домах, переходя из одного в другой… Зачем толочь воду в ступе? Так делают волхвы, чтобы предотвратить неурожай зерна и вызвать обилие молока у коров… А в наших походах волхвы варят похлебку из топора, и потом все мои воины ее пьют, чтобы обрести силу железа и его острие в своих ударах по врагам… Я тоже пью этот навар… — засмеялся Святослав, — вместе со всеми… Свенельд уже стар, но, как старый волк, силой еще богат и крепостью. Конечно, он жаден, но как воин очень опытен, и мне без него пришлось бы трудновато, молодые не тянут, как он… да и волхвы в войске стали ссориться, что меня гневит… Помните, как вы сокрушались, что будто я велел доставить Чернобога в Киев, а все ведь подстроили жрецы…
Княгиня Ольга с изумлением слушала сына. В нем совершился переворот, его недовольство жрецами поразило ее.
Святослав сказал:
— Вместе с Бояном, как все знают, прибыли священник Маркел и девица Млада…
— Ты, мой сын, доставил сюда православного священника? Из Болгарии? Как тебя поймут люди? Будешь ли ты креститься? — спросила княгиня Ольга, опасаясь втайне вспышки сына.
— Этот поп Маркел — не православный, — ответил Святослав неожиданно, — он называет себя богомилом, это теперь такая ветвь христианства в Болгарии…
В памяти княгини Ольги всплыло лицо царя болгарского Петра в Константинополе и его слова: «Ересь… ересь богомильская… Не знаю, был ли Богомил попом или просто они себя так назвали — Богу де очень милы… Да…да…да… Сердце у нее защемило: — Нам только этого не хватало…» Однако она знала, что нельзя показать свое недовольство — Святослав очень вспыльчив…
Княгиня долго молчала, про себя повторяя строки из псалма: «Помяни царя Давида и всю кротость его…»
Так когда‑то научил ее покойный священник Григорий, чтобы она могла мысленно обуздывать ярость собеседника. Эта остановка в беседе понудила обоих лучше обдумывать свои слова.
Святослав взглянул на мать и сказал:
— Вся Болгария охвачена сейчас этим богомильством. Говорят, его основал какой‑то поп, а он, этот самый Богомил — такое его имя или потом его так назвали — никто не знает, а может быть, если кто и знает, то скрывает — не сам выдумал учение, а позаимствовал его у персов, когда жил в Малой Азии… Другие говорят, что взял‑то он немного, а все сам прибавил… Не знаю… Перс этот жил давно, потом с него живьем кожу содрали, но он проповедовал, что в мире всегда борется добро со злом и свет с тьмою, а не так, как у вас, вечно добреньких христиан… Перса звали Мани[243]… Что уж взял у него Богомил — не знаю…
Княгиня Ольга старалась не показать сыну своего изумления. Она и подумать не могла, чтобы Святослав залез бы в такие дебри….
Тот продолжал:
— Славяне основали новую веру, мне она кажется лучше вашей, мамо! Все так думают, не только я…
У княгини Ольги заломило в висках, но она молчала, потом спросила:
— Чем же тебе кажется эта вера славянская — болгарская лучше христианской, той, что принята сейчас уже во многих странах?
— Тем, что она может быть принята и моими воинами, когда они пойдут завоевывать Хазарию, — резко ответил Святослав. — В этом христианском учении нет всей еврейской истории. Богомилы не признают Ветхого Завета — только Христа… И говорят, что человека сотворила Тьма, поэтому он такой злой и подлый, и нечего притворяться, что люди добрые… Забыл, как там кличут у вас эту Тьму…
— Сатана! — сказала княгиня Ольга и подняла руку с кольцом — подарком князя Олега. Смарагд зеленым огнем вспыхнул на солнце, так что луч его попал в глаза Святослава. Тот зажмурился.
— О! Мамо! Какой зеленый свет! Боян сказал, что из главного храма в Царьграде — Софии пропала чаша Соломона, древнего еврейского царя… Она, как и ваш перстень, из смарагда. По краям ее каждые полтысячи лет проступает новая надпись… И последнюю прочитал философ Кирилл, что ходил с братом на диспут к хазарам… И то, что прочитал надпись славянин, указывает на возвышение рода славянского… Так тогда все поняли, император испугался. И теперь не знают, куда делась чаша, но для Византии это недобрый знак…
243