Это ранило душу молодой княгини — она привыкла у себя в Пскове к иному. Там отца уважали, покойную мать вспоминали с горячей любовью и сожалением о безвременном уходе… Ольга привыкла к воле и любви, которых не чувствовала здесь. И только восхищение и ласки князя Игоря заставляли видеть ее мир вокруг себя сияющим. Да и князь Олег, которого она сначала сильно побаивалась, сразу как‑то потеплел душой, глядя на красивых, стройных, молодых своих наследников — князя Игоря и княгиню Ольгу.
Князь Олег не был отцом князя Игоря, он был его кормильцем и воспитателем и в Киев прибыл тогда с мальчиком на руках. Но что же произошло дальше? И как сумел захватить князь Олег Киевское княжество — хорошо укрепленное, сильное? Этого нельзя было спросить и у князя Игоря, своего супруга. Он запрокидывал ее голову и целовал до тех пор, пока она не начинала задыхаться.
Ольга и сейчас, если закроет глаза, живо могла вспомнить ту горницу, убранную византийскими шелками и шкурами белоснежного горностая и соболя. Спали молодые под соболиным одеялом из сорока соболей — сорочек был подобран так искусно, что нигде не видно было, где сшивались шкурки. Нянька как‑то сказала ей: «Соболиное одеяльце в ногах, а подушка в слезах». Оно и сейчас лежит у нее в ногах. После гибели князя Игоря княгиня Ольга уже никогда не ощущала себя столь лучезарно счастливой, как тогда, в той горностаево–соболиной горнице. Все в ту пору было ей в радость — и небо, и солнышко, и звезды на небе, и месяц, и тучки с дождем, и цветы, и Днепр, и острова на нем, и верба, и шелковые материи, что засыпали ее горницу, и шкатулки с серебряными и золотыми перстнями, драгоценными бусами, и склянки с византийскими ароматами, и шкуры, что устилали полы и лавки, и жемчужные ожерелья, что дарили ей и князь Игорь, и князь Олег, и княгиня–свекровь. Но особенно дорожила она подарком отца — ожерельем из сердоликов. «Это тебе защита», — только и сказал он. Он поцеловал ее в лоб, а она склонила голову в знак смирения перед волей отца. Сердолики ей помогали, впрочем, она не снимала их с себя… Эту свою последнюю встречу с отцом перед отъездом в Киев она часто вспоминала, потому что вскоре пришла весть о его внезапной кончине, смертельно раненного на охоте его с трудом перевезли в дом, лекари уже не смогли остановить «антонов огонь»[13] — и отца не стало…
Эту весть привез псковский воевода Петрила, и княгиня Ольга долго плакала. Князь Олег старался тогда ее утешить, подарил Вышгород… А князя Игоря не было в те дни — он отправился в поход в Древлянское княжество[14]… Короткий, Игорь быстро вернулся, но вот в те дни, в его отсутствие и выпало ей мучение узнать об Аскольде…
Да, да, это оказалось подлинным мучением знать дурное о людях, любящих тебя…
Вся ее печальная юность, одиночество, которое она впервые ощутила со смертью матери, одиночество, которое она чувствовала берегиней посредине реки — одна во всем мире! — вдруг нахлынули и закрутили ее.
Воевода, родной человек, посланник ее ушедшего, далекого теперь прошлого, не мог долго оставаться в Киеве, он держал путь на юг, в Херсонес. Княгиня Ольга, как маленькая девочка, прощаясь с ним, глотала слезы, да и его глаза увлажнились. Ведь для него Ольга была своей, псковитянкой, княжной… сиротой… Псковская княжна… Киевская княгиня…
Тоска гнала Ольгу из дому, и ей часто удавалось ускользнуть без вечных теперь ее спутниц — боярышень. А ведь князь Олег запрещал покидать ей терем одной! Но она тогда не ведала опасности… Псковская привычка к воле и всеобщему Почтению и как к княжне, и как к берегине брали свое…
Теперь трудно вспомнить, откуда тогда перед ней выросла та сумасшедшая… на берегу Днепра… у могилы Аскольда…
Может быть, она выскочила из‑за кустов?
— А–а-а! — закричала лохматая, оборванная женщина, выкинув вперед руки, — отродье Рюрика!
— Нет, я не Рюриковна, — попятилась от нее княгиня Ольга.
— Все вы убийцы! — продолжала выкрикивать хриплым, почти мужским голосом эта бесформенная куча копошащегося тряпья.
Вдруг женщина остановилась и взглянула на Ольгу, прислонив к глазам руку, как будто та была далеко от нее, а не в нескольких шагах.
— Вижу, вижу, ты псковская, но попала в эту… — Ей не дали договорить стражники, высыпавшие гурьбой на тропинку. Один схватил ее за волосы и поволок прочь.
Откуда‑то выскочили разыскивавшие княгиню Ольгу боярышни и повели ее к терему. У нее колотилась сердце и горели ладони, будто их жгли свечой. Во дворце пропавшей уже хватились, и лекарь Валег встретил ее встревоженно и ласково. Привыкшая не открывать сразу обуревавших ее чувств, Ольга молчала. Поразительную выдержку молоденькой псковитянки очень быстро отметили и оценили все, кто входил в княжескую семью. Особое одобрение это вызвало у князя Олега. «Если умеет молчать, значит — и править сможет!» — проницательно бросил как‑то князь. А уж в людях он разбирался… это знали все.
14