Ко времени возвращения сына Ольга была уже больна. Годы взяли свое. (Если верны наши подсчеты относительно примерной даты ее рождения, то к 969 году ей было приблизительно под пятьдесят или чуть больше — возраст весьма почтенный по тем временам, так что киевляне имели все основания называть ее «старой».) Тяжкие испытания, которые выпали на ее долю, ссора с сыном, переживания последних лет и ужасы осады — все это не могло не сказаться на ее здоровье. Ее бездействие во время печенежского нашествия, наверное, объяснялось и этим тоже.
В одном из поздних иконописных подлинников (своде указаний для иконописцев, как надлежит изображать того или иного святого) имеется описание внешности княгини. Конечно, наивно было бы думать, что оно восходит к каким-нибудь древним записям и имеет отношение к ее реальному облику. И все же процитируем его — хотя бы для того, чтобы представить себе, как могла выглядеть княгиня в последние годы жизни:
«Подобием стара, лицем морщиновата и бела, на главе венец царский и платок, риза на ней, как у княгинь первых Российских, носивших платье княжеское, в руках свиток, а в нем написано: “Попрах идолы и познах Бога истиннаго Иисуса Христа”»{312}.[208] (Эта надпись на свитке присутствует на большинстве икон святой Ольги.)
Именно тогда, в Киеве, Святослав и заявил матери и боярам о своем намерении навсегда остаться на Дунае, «яко то есть середа земли моей…». Святослав открыто обозначил свой выбор. Киев и Русь более не входили в его расчеты и не слишком интересовали его — «не любо» ему было жить здесь. Однако Ольге удалось уговорить сына повременить с отъездом. В последний раз мать сумела все же настоять на своем, выговорила отсрочку, но отсрочка эта оказалась очень недолгой.
Летописец так передает ее ответ сыну:
— Видишь меня, в болезни пребывающую? Куда же хочешь идти от меня? Погреби меня и иди, куда хочешь.
Если верить летописи, разговор этот состоялся за три дня до кончины княгини. Она сама предсказала свою смерть и сделала все, чтобы с достоинством встретить ее. Между прочим, княгиня распорядилась послать злато в Царьград патриарху Полиевкту, своему крестителю, дабы тот помолился о ней и о всей Русской земле[209]. Главное же, она добилась от сына обещания похоронить ее по христианскому обряду. «Заповедала Ольга не творить тризны над собою», — пишет об этом летописец. Более подробно речь княгини к сыну передана в проложной редакции ее Жития, хотя текст здесь не вполне ясен. «Начала болеть [княгиня Ольга], и призвала сына своего Святослава, — рассказывает древний агиограф, — и заповедала ему с землею равно (вровень. — А.К.) похоронить ее, а могилы (могильного холма, кургана. — А.К.) не насыпать, ни тризны не творить, ни бдына (в разных списках: дына или годины. — А.К.) не делать…»[210]
Загадочное «бдын», или «дын», так и осталось неразгаданным исследователями. Одни производят это слово от глагола «бдети»{313}, видя в нем указание на некий языческий обряд «бдения», прощания с покойным; другие понимают под «бдыном» какое-то погребальное сооружение — особую надстройку над могилой, срубец или камеру{314}, или, может быть, толстый древесный столб, который устанавливали на вершине кургана{315}. Но общий смысл просьбы сомнений не вызывает. Ольга боялась, что будет похоронена так, как было принято хоронить в Киеве членов княжеской семьи, как некогда сама она хоронила Игоря, — с возведением высокого кургана, совершением кровавых обрядов, поминальной трапезой и языческими игрищами — тризной. Она не первой из христиан ложилась в киевскую землю. Но она была первой княгиней, первой правительницей Киевской державы, которую должны были хоронить по христианским обычаям, — а это казалось непривычным и странным язычникам-киевлянам. И Святослав — при всей своей нелюбви к христианству — пообещал матери, что устроит все так, как велит христианский закон. Хоронить киевскую княгиню должен был не он, а пресвитер самой Ольги, который пребывал вместе с ней в Киеве.
208
Вообще же, иконописный тип святой Ольги так и не был определен. В разных иконописных подлинниках по-разному обозначено ее подобие другим святым женам: «аки царица Елена», «подобием… аки Екатерина», «аки Варвара».
209
Об этом сообщается в Проложном житии Ольги (русской редакции)
210
В древнейшем из известных списков Проложного жития (РНБ. Q.n.1.63; рукопись XIII в.) текст сокращен и явно испорчен: Ольга просит «…погрести ся сь землею равно, а многы (должно быть: «могилы». —
Едва ли возможно привлекать в качестве параллели к данному месту Жития Ольги (как это часто делается в литературе) схожие выражения из Жития св. Константина Муромского, где также речь идет о том, чтобы «могилы верх холмом не сыпаху, но равно с землею, ни тризнища, ни дымы(ни)… ни творяху»: в этом месте, как и во многих других, Житие св. Константна представляет собой явное заимствование — в данном случае из Жития св. Ольги (см.: