И Гелона — родственница няньки… И Малуша скрытая… И Марина сумасшедшая… И все‑таки прибежала к ней… А если бы! Да, вспомнила, почему варяги–вагры в голову залетели — не только воспоминание о молодой своей наивности, когда только и думаешь что о своей любви да об ответной мужа: любит — не любит… Сколько времени прошло, пока стала жизнь вокруг себя видеть не в венках и ожерельях жемчуговых, а и в клубках, где нити намотаны разные — зависти, недоверия, ревности, злобы, дурных советов, может быть, ревности и зависти было больше всего… Варяги… Пришли в Киев обозы из Неметчины — Германии, Тюрингии–области… Говорят, было сильное княжество тюрингов, но разбили их войско, покорили тюрингов… Князь или граф у них Геро… шлет ей свои дары… Караван идет через Киев в Хазарию — сейчас ей передать свой ответный дар или ждать, пока караван будет возвращаться?.. Другой дороги нет, чтобы миновать Киев, но и случайности в пути могут быть всякие…
Идут обозы из Эрфурта… Говорят, город на холмах, как Киев, и есть монастырь на одной горе, и храм Богоматери там уже двести лет. В Тюрингии давно христианство приняли… В Эрфурте улица Весов, узкая–преузкая, и стоит уже не одну сотню лет амбар старинный, куда складывают все товары, что привозят в Эрфурт… Вот такой сохранности старинных установлений, ей, княгине Ольге, не удается ни в Киеве, ни в княжестве достичь… Может быть, потому, что слишком много разных народов живет, и у всех свои обычаи, и каждый хочет и норовит соседа так прижать, чтобы его племени обычаи сохранились, а соседа, который другой народности, — нет… Мое дороже соседнего… Неизвестно, как там побежденные тюринги — сохранили ли свои обычаи или только верность победителям соблюдают?
Этот корень — всему голова… Конечно, древляне и не подумали стать полянами, да их никто и не принуждал — подати платили бы… Подати — дати — подайте! А иногда приходится и силой принуждать, и иначе нельзя… Но ни обрядов, ни народных порядков никто не переставляет им…»
Теперь княгиня Ольга понимает, почему князь Олег не хотел, чтобы при дворе скифы были сильны… Всякий чужой народ хочет процветания своему народу, и этого можно достичь лишь за счет другого… Варяги–вагры, хотя и были славяне, но все же пришлые, желания их и стремления были иные, чем у киевлян… Если желания не совпадают в семейной жизни — и то гибельно, что уж говорить о княжестве… Из Эрфурта везут краску растительную для тканей — вайду, хоть в Киеве есть свои сильные краски из растений, везут и многое другое — трудно даже сказать, что не везут… Рядом с Эрфуртом — бывший стольный город Тюрингов Вимар, Оттон I любит эти края, и княгине Ольге пришлось узнавать о них все, что только можно, прежде чем посылать к нему послов… Вимар — это старый замок и Святое озеро у поймы реки Ильм… Почти Ильмень, как в Новгороде. А теперь посредине Вимара — Лебяжье озеро, будто в Киеве, около него, на Черниговщине, словом, всюду — где лебеди — священные птицы… А это повсюду в славянских землях…
Мысли о заботах и нуждах всегда отвлекали княгиню Ольгу от всех огорчений и печалей, но теперь другое. «Потрясение слишком велико… и не в потрясении суть… Сокрушение жизни — вот что произошло… Что делать? Что предпринять? Как спасти всех? Какая‑то болгарка… Пусть любая — был бы живым Святослав… Но оставлять вместе с Мариной Малушу — нельзя… Передать ли Святославу все — все–все? Но для мужского ума это может показаться слишком незначительно и глупо — нянька, скифка, рута какая‑то, васильки… Причем тут васильки?! Не рассказывать же ему о кентавре Хироне, которого скифы считают «своим», мало того, и про себя думают, что они и есть кентавры… Нет, это слишком для воина, спрямляющего и жизнь и все в ней под меч… не для того, чтобы сокрушить, а выявить простоту, часто заваленную сором… Когда виден меч — впереди или позади — то все само собой в ней становится прямее и короче… Значит, важно видение меча… как разрешение неразрешимого, запутанного, ускользающего… Князь Игорь никогда не испытывал этого видения: если нужно было, шел с дружиной и побеждал и не расчислял заранее, что станется, если он не пойдет, как тогда нужно действовать — он не представлял себе меча, он действовал им… Она же, женщина, должна иметь это видение Меча… Причем тут меч?! Она не амазонка… Не поляница, как звали их теперь».
Княгиня Ольга подошла к поставцу — потаенному в стене, дверка его не видна никому, даже если стоять совсем рядом. Отверстие для ключа было меньше булавочной головки, а ключик спрятан в ее ларце.
Над отверстием была незаметная выпуклость, ее можно нащупать пальцем. В поставце, вырезанном из липового дерева, стояла небольшая икона, привезенная ею из Константинополя. Она не была узаконена патриархом, хотя в русской общине Царьграда ей уже поклонялись давно — после смерти юродивого русского Андрея, что был родом то ли из Новогорода, то ли из Киева. Он скончался в 936 году, и все в общине помнили его вживе: как бродил по городу, голодный и оборванный — в рубище и лохмотьях. Неизвестно где и как Андрей стал рабом, был продан на невольничьем рынке в императорской столице греку Феогносту, который был неплохим человеком, голодом раба не морил, и тот исправно работал. Но однажды увидел Андрей сон о двух воинствах — в одном были мужи в светлых одеждах, в другом — бесы, страшные видом, одетые во все черное. Во сне к Андрею обратился ангел, который призвал его бороться с бесами, а для этого оставить обычную жизнь и стать юродивым, чтобы стяжать Духа Святого. С этого времени Андрей— будто разум у неге помутился — ходил по улицам Константинополя, просил подаяния, делился полученным с другими нищими, кротко сносил побои и оскорбления, которыми его осыпали…
«Вот где сокрушение гордости!» — подумала княгиня Ольга, зажигая свечу перед иконой.
На ней была изображена Богоматерь с покрывалом в руках, которое она распростерла в воздухе… А перед ней склонились ангелы, апостолы…
Русская община Царьграда была возбуждена и взволнована тем, что этот бродящий по улицам города полуголый нищий во Влахернском храме сподобился увидеть саму Пречистую Богородицу.
Был воскресный осенний день, шло всенощное бдение, церковь была полна народу и в четвертом часу ночи, когда юродивый Андрей, с которым гнушались стоять рядом богатые и нарядные горожане, поднял голову и увидел саму Богородицу… Она шла в окружении ангелов и святых. А святой Креститель Иоанн и святой апостол Иоанн Богослов, любимый ученик Христа, который поручил на кресте ему свою мать, сопровождали Богородицу — все они шли по воздуху…
Великая тайна состояла в том, что их видели лишь юродивый Андрей и пришедший с ним в храм друг его Епифаний.
По рассказу Андрея, Богородица со слезами молилась за всех христиан, присутствовавших на богослужении, а потом подошла к Престолу, сняла со своей головы покрывало и распростерла его над всеми молящимися, защищая их от враждебных сил — врагов видимых и невидимых. Богородица сияла, и момофор ее сиял таким небесным светом, что Андрей спросил стоящего рядом Епифания, видит ли он Пресвятую Богоматерь. Епифаний ответил ему: «Вижу, святый отче, и ужасаюсь» — настолько он был потрясен этим видением. Пока Пресвятая Богородица молилась своему Сыну, чтобы Он услышал молитвы, обращенные к Нему, видно было и ее блистающее светом покрывало. Когда же она покинула церковь и покрывало стало невидимым…