Главу за главой перебирала Ольга в памяти договор и отмечала равноправие сторон. «Князь Русский да не при сваивает себе власти над Херсонскою страною и городами ее. Когда же он, воюя в тамошних местах, потребует войска от нас, Греков, мы дадим ему, сколько будет надобно». Позже там русским приходилось воевать с хазарами и печенегами, и они управлялись без чужой помощи. «Ежели Цари Греческие потребуют войска от Русского Князя, да исполнит Князь их требование, и да увидят через то все иные страны, в какой любви живут Греки с Русью». Ольга перебирала не все главы договора, но главные, как ей казалось. Суть же самую важную всякий раз повторяла: «Сии условия написаны на двух хартиях: одна будет у Царей Греческих; другую, ими подписанную, доставят Великому Князю Русскому Игорю и людям его, которые, приняв оную, да клянутся хранить истину союза: Христиане в Соборной церкви Святого Илии предлежащим честным Крестом и сею хартиею, а некрещеные полагая на землю щиты свои, обручи и мечи обнаженные».
В присутствии княгини Ольги император Византии клятвенно утвердил союз и отправил новых послов в Киев, дабы вручить князю Игорю хартию мира. Как прибыли они вместе с послами русскими, то на Священном холме близ Перуна было великое собрание киевлян и мужей всех чинов. Князь Игорь пред ликом Перуна торжественно обязался хранить дружбу с Византией. И в знак клятвы сложил к ногам мироправителя свое оружие, щит и золото. То же сделали воины его дружины. Клялись они оружием и золотом потому, что для язычников это были священные и самые дорогие реликвии.
С холма греческие послы отправились в Соборную церковь Святого Илии, где присягали на верность варяжские и русские христиане.
Воспоминания княгини Ольги оборвались. Она подошла к пределу, который не могла преодолеть минувшей ночью. Вновь она вспомнила слова древлянского колдуна Чура, и грозу, и лик князя Игоря в бликах молнии и пламени горящего дуба. Ольге стало дурно, она прилегла на ложе. Но в это время вместе с Павлой в опочивальню вошел воевода Асмуд и, поклонившись, сказал:
— Матушка княгиня, из Древлянской земли привели гонца, он опрошен в гриднице старейшинами, и тебя зовут, дабы услышала то, что тебе должно знать.
Княгиня Ольга встала с ложа, погладила по головке сына, коего Павла держала на руках, ответила:
— Я иду. Да пусть соберут в гридницу всех бояр, воевод, купцов, пусть позовут жреца Богомила. Я буду говорить с ними, — Ольга хотела, чтобы черную весть услышали все, имущие власть и силу. Еще она собиралась сказать свое. И знала, что это будут вещие слова.
Глава третья
ПЛАЧ В КИЕВЕ
С той минуты, как гонец появился на древлянской дороге и его коня привели на теремной двор, и до того часу, как княгиню Ольгу позвали в гридницу, прошло немало времени. Хотя древляне наказали гонцу передать черную весть княгине Ольге с глазу на глаз, градские старцы сего не допустили. На теремном дворе гонца сняли с седла, распутали руки и отвели в гридницу, где бояре и воеводы потребовали прежде всего им открыть то, с чем он явился. Мудрые мужи сочли своим долгом защитить княгиню от первого удара, надеясь на то, что мужественная женщина легче перенесет горе, услыхав о том от них, ее радетелей.
Но старый воин Улеб понял сие по — своему. Знал он, что гонцов с черной вестью государи нередко убивали. Что ж, такова судьба многих сеунчей. Улеб не боялся смерти, ему, старому воину, многажды приходилось сходиться с нею в битвах. Еще в Древлянской земле он дал слово павшим от рук коварных злочинцев рассказать все в первую голову великой княгине. Ведь он оказался единственным очевидцем всего, что там случилось. Но умирать ему, однако, было нельзя, потому как останутся неотомщенными его младшие братья и многие сродники, кои служили в дружине князя. И вот Улеб стоит перед воеводами и боярами, упрямо замкнув рот. Он все‑таки решился явиться перед великой княгиней и все ей поведать. Они же уговаривали его, просили, требовали, угрожали, за грудь хватали — и все с одним: расскажи, что случилось в Древлянской земле.
А в гридницу валом ломились горожанки. Ведь там, в Древлянской земле, вместе с князем Игорем были многие сотни воинов. И теперь их жены, матери, сестры — все скопом взывали к Улебу, дабы он раскрыл роковую тайну
— Улебушка, сват, аль забыл Маланыошку, кою просватал за своего племяша киянина. Что с моим голубем Владом? — кричала заплаканная молодайка.
Этот крик словно разбудил Улеба. Он вскинул голову и увидел слезы не только на лице Малании, но и на лицах многих женщин, теперь уже вдов и сирот. И дрогнуло сердце старого воина, подумал он: «Что там горе великой княгини, ежели вдвое горе тем, кто потерял семеюшку, батюшку — кормильца». И торопливо, словно боясь, что не успеет сказать о всем, чему был очевидцем, крикнул: