Раскрыл узкие двери и вышел на широкий балкон-галерею, опоясывающий весь третий этаж терема. Облокотился на резные перила, бросил взгляд вокруг.
Красота!
Все же хорош Омск! Хорош и красив! Снежные просторы вокруг, до самого горизонта, золотые срубы домов и крепостных башен, серые хвосты дымов, тянущихся вверх от печных труб, розовая полоса заката, раннего, зимнего. Морозец, покусывает за нос, безуспешно пытаясь пробиться к щекам сквозь заросли моей бороды. Про меховую шапку я уж и не говорю, для меня теперь надеть ее перед выходом из покоев — как раньше штаны натянуть, условный рефлекс.
Я еще раз посмотрел на золотой Омск. И подумал «Может, все же остаться?». Нет, правда, что мне в том Алтае? Зачем мне покидать Омск? Только потому, что в глупом меме, который здесь еще даже и не придумали, говорили, что его невозможно покинуть? А почему я должен делать что-то непременно поперек? Я что, это… из аниме… Снусмурмик?
Мысль о том, насколько мне будет выгодно или невыгодно, терзала меня весь остаток вечера. Даже во время нашего ежевечернего созеркаливания с Аглашенькой мы, вместо… ну вместо всяких глупостей… всерьез обсудили омский вариант. Моя любимая скоморшенька, девочка умная и серьезная, посоветовала мне дождаться ее приезда. Потому что вопрос важный и не через зеркала его решать. Она уже давно выехала из Уфы вслед за мной и будет в Омске максимум через неделю.
Возможно, именно из-за этих мыслей мне никак не удавалось заснуть. Терзало меня что-то, какая-то тревожность, не давало заснуть. Я перевернулся на спину и посмотрел в потолок.
Интересно, из какого дерева эти плахи сделаны? Из кедра или…?
Из бамбука, блин! Что за дурацкие мысли лезут в голову⁈
— Голос.
— Да, Викеша.
— Ты бдишь?
— Бдю?
Тоже глупый вопрос. Как только мы разместились в тереме, я нашел кладовку в своих покоях кладовку поукромнее и развернул там в полноценную статую свою металлическую подружку. И попросил охранять дом и подворье — что, конечно, тавтология, ибо «подворье» и означает дом с двором и постройками' — не впускать внутрь терема и особенно — моих помещений ни одного человека без разрешения. И помню, помню я про обещанный сарафан! Да, красивый, очень красивый! Сережки-то куд… хорошо, и сережки тоже…
— Спаси тебя бог, — машинально пожелал ей я.
— Чмок.
— Что⁈
— Нет-нет, ничего. Спокойной тебе ночи, Викеша.
Блин, но мне же не почудилось, да?
В общем, в голове у меня была полнейшая каша, и я б не удивился, приснись мне ночью Голос, вырезанная из кедра, вместе с Аглашей, вооруженной бамбуковыми палками, защищающими Омск от нападения бобров-оборотней.
Не удивился бы, но приснилась мне боярыня Морозова! Опять!
Я подскочил на кровати, еще чувствуя на коже влажные следы от ее поце… прикосновений. Встал, чтобы попить воды из кувшина…
И наступил на труп.
2
— Голос, что это⁈
— Покойник.
Ну да, логично. Глупый вопрос — глупый ответ. Радует, что это хотя бы «покойник», а не «мертвец». Мертвецами на Руси обычно называли трупы НЕ спокойные. Которые если не вотпрямщас поднимутся, чтобы грызть тебя, аки зомби из ужастика, то могут это сделать потенциально.
А это, значит, труп спокойный…
— А поподробнее?
Голос немного помолчала. То ли формулируя ответ, то ли неким опосредованным образом рассматривая трупак.
— Это мертвый человек.
— Голос! Я и сам вижу, что это человек и он определенно мертвый! Что он здесь делает?
— Насколько я могу судить — он лежит на полу.
Рррр!!!
— А до того, как оказаться на моем полу в мертвом виде, он что делал?
— Надо полагать — жил.
— Он что, у меня в комнате жил⁈ — абсурд как ситуации, так и ответов Голос начал меня раздражать.
Тут меня щелкнула крайне неприятная мысль. Я перед сном сказал Голос никого не впускать без разрешения. Что, если кто-то из моих слуг или стрельцов вошел, чтобы, скажем, сообщить мне какую-то срочную новость, а моя верная, но несколько шизанутая охранница, посчитала это нарушением — разрешения же не было! — и убила его?
Хм… Я перевернул тело. Нет. Совершенно незнакомая мне личность. Такую зверскую рожу, и уж тем более — огненно-рыжие волосы я бы запомнил. Одежда обычная, серый полушубок, в руке — нож.
Кажется, меня приходили убивать…
— Голос, это ты его?
— Нет.
— Он что, сам умер?
— Нет.
— А кто его убил?
— Никто.
— Как это никто⁈ От чего ж он умер тогда?
— А он не умирал.
— Так он что, живой⁈
Что здесь творится⁈