На нервах я постоянно связывался с ней через зеркальце, чтобы убедиться, что с Аглашенькой все в порядке, чем задергал ее до того, что она пообещала меня покусать. А это не фигура речи — моя девочка кусается так, что плечи у меня еще долго потом болят. Я внял, успокоился немного и сократил количество созвонов-созеркаливаний до трех в день.
Не помогало. Я переживал!
Чтобы окончательно меня добить, мои добрые подчиненные, в лице командира стрельцов Нафани, придумали хитрый план, как заманить в ловушку того, кто пойдет меня вторым убивать. Нет, вы видели, видели? То есть, эти изверги нимало не сомневаются, что меня обязательно придут убивать и решили использовать меня в качестве сыра в мышеловке!
«Хитрый» в кавычках план заключался в том, что второй, кто придет меня убивать — он обязательно явится тем же путем, что и предыдущий. То есть просто как-то окажется у меня в спальне, минуя охрану и вообще всех. Окажется и тут-то его и схватят те, кто будет сидеть в засаде! Понимаете, да? То есть, я лежу на кровати, укрывшись одеялом с головой, а рядом со мной дежурят два охранника. Нет, я понимаю, что уединенность в семнадцатом веке — это редкая возможность, французские короли даже на горшок ходили в присутствии толпы придворных, но, блин, я как-то не привык спать, когда на тебя пырятся из темноты!
3
В итоге, спал я плохо и даже пожалел, что никто не явился меня убивать. Потому что к утру я сам был готов убивать!
— Что⁈ — рявкнул я на подошедшего Ржевского.
Толстокожий поручик не понял намека и не оставил меня одного с завтраком, а вместо этого начал, делая загадочное лицо, рассказывать о том, что он нашел для меня одного замечательного человека и я прямо-таки обязан с ним познакомиться. Зачем, для чего — Ржевский не признавался ни в какую. Отчего у меня взыграла паранойя: что, если поручик заманивает меня в ловушку? Что, если это он тот, кто стоит за покушениями на меня? Правда, паранойю несколько придавила логика, подсказавшая, что первое покушение, то, которое было замаскировано под нападение разбойников в степи — Ржевский никак не мог организовать. Он в тот момент находился в Омске, в сотнях верст от меня и даже не знал, когда и где я еду. Да и вообще Ржевский и покушения? Если только на девичью невинность. Паранойя не сдавалась и, хитро вывернувшись из захвата логики, придумала новый повод для паники.
Что, если «замечательный человек», с которым меня хочет познакомить Ржевский — это замечательная человека… Тьфу ты, женщина, в смысле. Вот ЭТО в его стиле: решить, что начальник тоскует без женской ласки и найти ему любовницу. А то, что у того самого начальника есть невеста… Так для Ржевского это вообще не причина. А вот для Аглашки — причина. Прибить меня, любовницу, Ржевского и еще кого-нибудь. Например, Нафаню. Просто так, не останавливаться же, если разошлась.
В общем, когда я увидел, кого мне подгоняет Ржевский, у меня прям камень с души упал. Хороший такой, солидный, пуда на три.
4
— Вон он, в углу.
В трактире, в который мы вошли, находилось несколько человек, усиленно делавших вид, что не видят ничего такого странного в том, что к ним ввалился аж цельный боярин со свитой и стрельцами. Мол, ну захотел боярин выпить чарочку медовухи — кто ему запретит?
Человек же «вон, в углу», никакого вида не делал. Он и впрямь не обращал на меня никакого внимания, потому что, судя по стеклянному взгляду, он здесь сидит как бы не вторые сутки, воздавая должное хмельному и напрочь игнорируя закуску.
Тощий, как жердь, с острым, как шило носом и откровенно опухшим от пьянки, лицом, человек медленно подносил ко рту кружку, выцеживал из нее глоток, после чего опять замирал, уставившись мутными глазами в стену.
— Ну и кто это? Ты, поручик, решил, что мне, как в сказке про летучий корабль, нужен Обпивала?
— Да нет, Викентий Георгиевич, зачем нам Обпивала? Мы и сами все, что нужно выпьем. Это чародейный холоп.
И впрямь, на внешней стороне ладони «обливалы» темнел узор клейма.
— Тем более на кой он мне? К хозяину его отвести?
— Так нет у него хозяина, Викентий Георгиевич! Его хозяином Морозов был!
Так. Это уже интереснее. Холопское клеймо бывает двух видов: принадлежность роду и принадлежность человеку. Второе используется крайне редко, потому что освобождает от холопства в случае смерти хозяина. А холоп, принадлежащий роду, просто перейдет во владение к новому главе. Этот же почему-то был личным хололом Морозова и после его казни оказался свободным. Видимо, поэтому и пьет — снятие холопского клейма не всегда проходит бесследно для психики. Но все равно на кой он мне?