— Я же сказал, не приближаться!
Хотя, надо признать — если бы не моя отважная девочка, отвлекшая на секунду противника, я бы мог и…
Они увидели мою — МОЮ! — девочку голой!
Злость придала мне сил и я, уже не обращая внимания на то, что и сам-то, мягко говоря, не одет — буквально «застали со спущенными штанами» — вцепился в руку с ножом, вывернул ее…
Ашшш!
Опять пропустил второго, и тот резанул меня по плечу. Неглубоко, но кровь пустил. Долго я не продержусь… И, хотя звать на помощь стыдно, но…
Стоп.
— Голос!
Молчание. Она что, до сих пор дуется⁈
— Голос!!!
Молчание.
Блин я же сам запретил ей смотреть, что я делаю в бане!!!
Аглашка, нечленораздельно вопя, изо всех сил плескала водой из чана во второго, сбивая ему прицел и не позволяя приблизиться ко мне. Не будь ее — меня бы уже в два ножа выпотрошили, как порося.
Зарычав, бородатый мужик резко дернул рукой, выдернув ее из моего захвата — ну и силища… — его взгляд быстро скользнул по бане…
— Убей девчонку!
Нет!
И как назло — ничего, хоть сколько-то похожего на оружие, ни кочерги, ничего…
В отчаянии я изобразил ногой какое-то мае-гери, удачно угодив в бок первому нападавшему, тот опять отлетел в сторону… На этом мое везение заканчивалось: дверь по-прежнему ими блокирована, да и не брошу я Аглашеньку, оружия у меня так и нет, а нападающие уже приходят в себя…
Второй вытер рукавом кафтана лицо, забрызганное Аглашкой, ощерился, как волк… И, на мгновенье замерев, упал на спину. Следом рухнул первый, в сумасшедше несоответствующей опасной ситуации забавной позе: с торчащими вверх руками — в одной зажат нож — и с одной ногой, поднятой вверх. Только блеснула подковка на сапоге. Они оба замерли и тут же обмякли, уже ничем не отличаясь от…
Трупов?
— Что это с ними? — тяжело дыша, спросила моя девочка хриплым голосом. Так он не просто так верещала — она звала на помощь… И помощь, кажется, явилась… Только вот…
Чья?
— Кажется, они умерли.
— Отчего? — осознав что все закончилось, Аглашенька подошла ко мне сзади и прижалась обнаженным телом. Моя воительница…
— Вот этого не знаю.
Я осторожно двинулся к лежащим на полу, подозревая какое-то коварное коварство. Но нет: дыхания не было видно, грудь не двигалась, да и глаза, уставившиеся в потолок бани, характерно мутнели. Поверьте, мне приходилось видеть мертвых и взгляд живого от взгляда покойника я отличу.
— Викентий Георгиевич! Викентий Георгиевич! — в дверь постучали. Таким, спокойным стуком, каким стучат, просто чтобы удостовериться, что все в порядке. Не такой лихорадочный барабанный грохот, когда стучащий подозревает, что все очень сильно не в порядке.
— Николка?
— Я ж говорил, что присмотрю за порядком. Вот, спрашиваю, все ли там у вас в порядке.
Мне показалось, или в голосе пасечника явственно присутствовал сдерживаемый смех?
— Одежду мне принеси. Мне и моей невесте.
Через несколько секунд дверь приоткрылась и в ней показалась рука с комом одежды. При всей своей странности и будем говорить прямо — непонятности, соображал Никола все же хорошо и понял, что раз одежда нужна и невесте тоже, значит, сейчас она там внутри бани — без одежды. И боярин наверняка не обрадуется, если его невесту увидят голышом.
Мы быстро натянули тряпки на мокрое тело — как-то некогда вытираться — после чего я подал знак, что можно войти.
Первое, что сделал вошедший Никола — это споткнулся о труп. Преспокойно посмотрел на него, как будто трупы, валяющиеся по баням, для него — скучная обыденность.
— Ишь ты. Неужто так из-за отказа разозлился, что отомстить решил?
Твою мать!
Только после этих слов я узнал одного из напавших на меня — тот самый «негодящий» пасечник, которого «пчела не любит».
2
— Голос.
— Сам запретил мне в баню подгля… смотреть! Чего я там не видела?
— Вот и нечего смотреть, раз все уже рассмотрела.
— Ну, может, не все…
— Голос!
— Ну, что?
— Как эти двое в баню попали? В саму баню ты не смотрела, но к ней-то ни должны были как-то подойти! А ты же обещала — ни одного постороннего человека к терем не пускать!
— Ни один посторонний человек и не входил!
— Тогда как они в баню попали?
— Не знаю!
В голосе Голос — хех — мне явственно послышались слезы.
— Ну прости, — примиряющее сказал я, — ты тоже не можешь за все уследить…