Кто такой Никола?
Я поднял взгляд, посмотрел в улыбающиеся глаза… неизвестно кого. И вдруг понял, что его груша мне действительно сможет помочь. Ничто не поможет, а сморщенная сушеная груша — да.
Я осторожно взял ее зубами с ладони, разжевал и проглотил.
Глава 32
1
Выпрямившись, я отряхнул одежду. Скорее, символический жест, чем она реально была грязной. Да, у меня снова была одежда!
Я снова человек!
Обратно превращение прошло гораздо мягче, чем превращение в волка. Ни тебе боли, ни ощущения, что тебе зверски оттягивают копчик, тем более что, с учетом исчезновения хвоста, копчик мне сейчас должны были затолкать внутрь. Нет, вот я жую грушу волчьими зубами — и вот я уже поднимаюсь с четверенек, полноценным человеком. Даже высокая горлатная шапка, что была на мне — и та осталась. Интересно, я сутки шарахался по лесу, наверняка насобирал на себя всяких колючек и веточек — куда они дели после того, как шерсть стала одеждой? И о какой ерунде я сейчас думаю⁈
Пасечник Никола — как выяснилось, не только пасечник, не совсем пасечник, а может даже и совсем не пасечник — подмигнул мне, и, развернувшись, вышел в дверь, тихо закрыв ее за собой. После этого все в помещении, до этого как бы замершие, задвигались и зашевелились.
— Викешенька!!!- с кровати прямо мне на шею прыгнула Аглешка. Да, она у меня акробатка, то есть, скоморошка. После чего акробатка-скоморошка обхватила меня руками и ногами — а в сарафане это тот еще трюк — и крепко поцеловала в губы. Я бы даже назвал это «засосала».
Все остальные окружили меня, нечленораздельно выражая свою радость и пытаясь дотронуться, чему сильно мешал нагрудник в облике Аглашки. На своем месте стался только отец Савватий, ошарашено глядящий на меня и крестящийся без остановки.
— Что вы, батюшка, неужели не рады? — весело спросил.
— Р-рад… — кивнул тот, не отрывая от меня взгляда и продолжая креститься, — А ты понял, кто этот Никол…а?
Нет, честно говоря, не понял. Что он там про службу упоминал, про то, что я его от кнута спас… Не помню такого. Под кнуты людей подводил, во время службы в Приказе приходилось, но чтоб спасать…
— Помнишь, — отец Савватий перевел взгляд на закрывшуюся дверь, — Викентий Георгиевич, ты мне икону подарил, под Уфой?
Икону, икону, что за икона? Ах да, ту, что я у мужика забрал, который ее…
Кнутом…
Бил…
А я забрал…
— У нее след от кнута… — заморожено продолжил священник, — Как раз там, где у Николы шрам был…
Все, и без того притихшие, и вовсе замерли. Всем одновременно пришла в голову одна и та же мысль, насчет личности Николы, и все одновременно боялись ее озвучить.
Я кашлянул. Я тут главный, значит, мне придется…
— Так это что ж, получается… святой Николай был?
По моей спине пробежала кавалькада мурашек в ледяных тапочках. Нет, я тут, конечно, и с бесами сталкивался и с оборотнями и сам волком побыл — но святой? Как-то это, знаете ли, крутовато для меня. Даже Аглашка сползла с меня и смотрела огромными глазами, осторожно трогая за рукав.
Священник медленно кивнул головой:
— Он…
Как там Никола — или все же Николай — сказал? Третий раз отслужу? Слышал я такие рассказы, наполовину сказки, наполовину байки, то есть никогда и никем официально не подтвержденные. Мол, случается такое, что святые по Руси ходят. И тем, кто им приглянется или поможет каким-то образом — могут помочь. Мне вот, например, три раза Никола помог… а какие первые два были?
Сами собой вспомнились два необъяснимых случая. Как раз тоже с волками-оборотнями. Когда они пытались меня убить — и таинственным образом умирали. Получается — Никола и тогда мне помог? А сейчас? Нет, в смысле — сейчас он мне тоже помог, но дальше? У меня больше не будет проблем с оборотнями и он посчитал, что его задача исчерпана? Или же — сколько можно помогать, дальше своими силами справляйся?
Стоп! Прокоп же! Он же ж на свободе!
— Посох мне и Нафаню!
2
Дверь резко распахнулась и… нет, это не посох внесли, и не Нафаня примчался.
В помещение ворвалась девочка Ав-Ав… тьфу ты, Авдошка ее зовут, придумал ребенку собачью кличку… таща за собой за руку…
Соломинку. Приемную дочку гребаного колдуна-плотника. Уф, девчонка все же жива.
— Викентирович! — закричала обычно тихая и спокойная Авдошка, — Марфушенька хочет рассказать!
— Что? — перевел я взгляд на Соломинку, но та стояла, вытянувшись как тростинка, хлопала ресницами своих огромных глаз и молчала, как каменная. Вместо нее затараторила Авдошка.