Ангеррану стоило немалого труда и выдержки сохранить спокойствие и красноречие. Наглый щенок из южноиталийского захолустья выводил из себя бывшего оруженосца Между тем старался он напрасно, Серлон упорно искал повода для драки.
— Вы оскорбили меня! Своим тоном и тем, что вы своим поганым ртом осмелились произнести с презрением название города, где я родился! — ни с того ни с сего заявил Серлон. — Я требую, чтобы вы извинились! Немедленно!
— Города? Даже так? — удивился Ангерран. — Вы, верно, желаете сразиться со мной? С удовольствием убью вас, но только после боя.
— Нет! Я убью вас сейчас! — закричал калабриец. — Извольте дать мне удовлетворение, или я буду считать вас трусом! И я, и все мои люди.
— Может, не надо, братец? — попытался вмешаться не в пример старшему брату угрюмый и неразговорчивый Роберт. — Сделаем дело и уж тогда...
— Замолкни! У батюшки не нашлось для тебя даже имени. Так тебя вроде как и нет!
Как ни удивительно, но это было до известной степени правдой, отец мальчиков под старость стал путать их и забывать, как кого зовут. Потому-то и, не слушая никого, назвал последнего так же, как первого, Робертом, в честь знаменитого герцога Гвискара[115].
— Сам заткнись, недомерок! — закричал оскорблённый «лишний» Роберт. Он, как ближайший родственник, также лучше всего знал, чем задеть брата. Старший из «рыцарей из Буанотта» и вправду высоким ростом не отличался.
— Ах ты, дрянь! — взвизгнул Серлон, направил коня на лошадь брата и выхватил из ножен меч, намереваясь нанести Роберту удар клинком плашмя. Тот вздыбил коня и, ловко перехватив меч рыцарской перчаткой, неожиданно легко вырван оружие из руки Серлона. Старшему просто ничего другого не оставалось: если бы он не выпустил клинок, то упал бы сам.
Тут все забыли о грозившей скандалом ситуации и дружно заржали. Тёмное от загара лицо Серлона потемнело и стали ненамного светлее физиономии суданского мамелюка.
— Подними меч! — завопил он оруженосцу и, изловчившись, заехал тому сапогом в голову. Несчастный упал, но тут же поднялся и протянул господину оружие, за что вновь получил по физиономии.
Все всадники приготовились к худшему, но, понимая, что теперь он останется в меньшинстве, старший де Буанотт неожиданно крикнул:
— Я не собираюсь тут оставаться! Я собираюсь драться с грифонами! Кто со мной, поехали!
— Вы не можете сделать этого! — закричал Ангерран. — Князь приказал нам ждать сигнала.
— А я его уже слышал! — бросил через плечо Серлон и не думая останавливаться. — С вами, драгоценный сир Кроличья Нора, я скрещу свой меч после дела. Пока вы будете отсиживаться тут, мы разобьём грифонов и возьмём себе лучшую часть добычи.
Ангерран не без досады заметил, что последние слова Серлона возымели действие. Едва ли не треть засадного отряда покинула рощицу.
Ренольд как раз собирался дать своим воинам сигнал к атаке. Он выехал перед построившимися для схватки рыцарями и пехотинцами. Однако не успел князь произнести перед ними краткую речь, как понял, что всё их внимание приковано к чему-то, происходившему у него за спиной. Судя по выражению лиц всадников переднего ряда, зрелище заслуживало того, чтобы оценить его самому. Ренольд развернул коня и увидел полтора десятка всадников, мчавшихся на полном скаку прямо на позиции киприотов.
— Что это за психи? — обратившись к одному из подъехавших к нему рыцарей, спросил князь. — Откуда они взялись?
— Из рощицы, государь, — сообщил тот. — По-моему, это часть нашего засадного отряда...
Впрочем, спросил Ренольд машинально, он и сам, едва увидев всадников, догадался, откуда они появились.
— Что они делают? — Князь не мог скрыть негодования. — Уж если атакуете, так атакуйте!
Наткнувшись на копья пехоты, рыцари попятились, а минутой позже, опасаясь бросившихся с двух сторон на охват ромейских всадников, повернулись и поскакали обратно к лесу.
— Скоты, — сквозь зубы процедил Ренольд. — Кто это?! Хотя я и сам вижу! Это рыцари из Буанотта, которые никогда не поворачиваются спиной к неприятелю! Сволочи! Там же Ангерран! Атакуем! Сокрушим грифонов, мессиры!
115
Интересно, что отец самого легендарного Гвискара, Танкред д’Отнилль, имел двенадцать сыновей (пятерых от первой и ещё семерых от второй жены), среди них было два Вильгельма (Гвильома) и два Гумфреда (Онфруа), что, правда, даёт исследователям основания предполагать, что у Танкреда было не двенадцать, а десять сыновей.
Кстати, доведись кому-нибудь из рыцарей Гвискара устроить такую вот перепалку на позициях, старик Роберт просто приказал бы вздёрнуть смутьянов. Хотя подобный способ наказания для рыцарей и в XI и в XII веках применялся только в исключительных случаях. В не столь уж далёком прошлом остались времена, когда благородство крови давало право любому рыцарю произвести в рыцари любого молодого человека, если только тот давал честное слово, что его отец принадлежал к дворянскому сословию. И не в столь уж далёком будущем были времена совсем другие, когда в начале XIII века руководители Четвёртого похода, невзирая на «цвет крови» бунтовщиков, смутьянов и мародёров, без жалости вздёргивали их на раскидистых ветках дубов и вязов, при этом не гнушались повесить на шею казнённому щит с его собственным родовым гербом, чтобы другим неповадно было. Впрочем, уже в Третьем походе германский император Фридрих Барбаросса наводил дисциплину среди своих вассалов самыми что ни на есть решительными методами. Тут же ни о чём подобном не могло идти и речи.