На следующий год базилевс вернулся, и Раймунд с Жосленом Вторым Эдесским приняли участие в совместном рейде против Имад ед-Дина Зенги. Они осадили Шайзар. После мощной бомбардировки нижний замок сдался. Однако франки вовсе не хотели одолеть неверных; и у Раймунда и у Жослена имелись на то собственные причины. Первый опасался, что после завоевания Шайзара базилевс велит ему переселиться туда из Антиохии. Жослен же так ненавидел Раймунда что больше всего на свете боялся не мусульман, а усиления соседа что, если бы за Шайзаром настала очередь Алеппо? Что, если бы оба города Иоанн отдал Раймунду? Да Жослен охотнее позволил бы отрубить себе руку или выколоть глаз, чем допустить такое!
Поняв, что имеет дело с пятой колонной, базилевс очень разозлился, он снял осаду и повёл войска в Антиохию. Состоялся торжественный въезд Иоанна в город, Раймунду и Жослену выпала роль императорских грумов или, если угодно, коннетаблей, ведь именно их обязанность — вести под уздцы королевского коня.
Не имея возможности одолеть могущественного противника силами армии, князь начал, как бы мы сказали, мутить воду. Вот тут он нашёл в пакостном соседе лучшего друга и помощника: Жослен не поленился сам явиться к императору, чтобы сообщить ему о готовившемся заговоре. Заговор не заговор, но только люди Раймунда и Жослена сумели подбить население города на открытый мятеж, что вынудило Иоанна поскорее оставить Антиохию.
Он, не вспоминая уже о прошлогодних планах, удовольствовался новым принесением Раймундом и Жосленом вассальной присяги, после чего ушёл в Киликию.
Не успел, однако, князь проводить назойливого базилевса, как начались церковные нестроения и суета вокруг патриаршего престола. Очень не простой личностью оказался жизнелюбивый и безмерно красноречивый духовный владыка Сирийского Наследства.
Ему бы сложить сан, облачиться в доспехи, да на коне скакать, и не просто воодушевлять воинов на битвы, а самому вести их на врага, но он... нашёл, что куда лучше плести интриги. К тому же стал чересчур часто напоминать князю о своих заслугах перед последним, мол, не я бы, княже, не видать тебе молодой жены со всем её приданым.
Раймунд не скрывал радости, когда Радульфа по пути в Рим взяли под стражу люди короля Рутгера. Однако не тем человеком был патриарх, чтобы сидеть под замком, пусть даже и у короля. Всего несколько задушевных бесед с глазу на глаз понадобилось Радульфу, чтобы превратить Рутгера из своего ненавистника в друга.
Но... это была лишь разминка, хотя удачное завершение её так окрылило патриарха, что в Риме он показал всё, на что был способен. Папа, заваленный доносами светских властей и клира Антиохии на своего пастыря, считал вопрос о низложении Радульфа решённым заранее. Но не тут-то было! Патриарх оказался, что называется, в ударе, с апостоликом римским он не церемонился. В конце недолгой, но пылкой речи он швырнул на алтарь святого Петра свой паллий[134], как оказалось, для того лишь, чтобы немедленно получить его обратно из рук... самого папы.
Вернувшись домой, Радульф разыграл обиду и удалился в монастырь, находившийся неподалёку от бухты Святого Симеона, где оставался, пока Жослен Второй, всегда готовый подгадить Раймунду, не пригласил к себе опального святителя в роли... верховного духовного сеньора. Этот ход графа Эдесского, войне с турками предпочитавшего ссоры с единоверцами, заставил Раймунда попросить патриарха возвратиться в Антиохию.
Враги Радульфа поджали хвосты.
Однако князю удалось добиться того, чтобы из Рима прислали легата. Им оказался Альберик из Остии, один из недругов патриарха.
На четвёртом году правления Раймунда в соборе Святого Петра собрался синод, присутствовать на котором Радульфу не разрешили. Епископ Апамеи Серлон попытался сказать слово в защиту патриарха и был удалён. (Это очень мягко сказано, на самом деле самочинного адвоката вышвырнули из храма мало не взашей). Три раза папский легат «призывал» Радульфа предстать перед членами синода, но тот по понятным причинам на зов не откликнулся. (А и откликнулся бы, его всё равно туда бы не пустили).
134
Паллий (или омофор) — белый шерстяной круг, к которому подшивались две ниспадавшие вниз ленты. Украшали его пять изображений креста, вышитые красным или чёрным.