Однако Пасха прошла, а король всё не уезжал.
Он упорно не хотел покидать Святую Землю, прекрасно понимая, что Алиенора настроена серьёзно, и во Франции его ждёт развод. Может быть, она и забыла бы выволочку, полученную от мужа, но, как всякая женщина, не могла простить ему, что он до сих пор не открыл ей источника своей информации. Королева, как и прежде, всё отрицала, но наедине с собой не могла, конечно, не признаться, что неведомая шпионка обладала не только вызывавшей зависть наблюдательностью, но и прекрасным талантом рассказчика. По редким оброненным мужем фразам Алиенора понимала, что ему известны все детали. И всё же если между супругами так или иначе заходила речь о том, давнем уже, но не забытом и не забываемом происшествии в Антиохии, то, на какие бы ухищрения ни шла королева, ей не удавалось вытянуть из Луи правду.
Наконец наступило лето, и сам король понял уже, что дальнейшие проволочки просто неприличны.
Бальдуэн оказывал своему царственному собрату всё меньше и меньше внимания, и, как бы это ни было неприятно Людовику, он не мог не признать, что и сам поступил бы так же, загостись у него так какой-нибудь другой монарх. Кроме того, среди придворных пошёл шепоток о том, что раз Пасху встретили, надо бы отпраздновать и ещё одно Рождество Христово, а потом славно бы и ещё одну Пасху. Многие мелкие вассалы попросили у Луи разрешения сложить с них данную ему клятву и перейти на службу к иерусалимскому королю. Некоторые сделали это без спросу, как, например, Ренольд Шатийонский, забывший, между прочим, вернуть сюзерену заёмные золотые.
И вот Луи не выдержал, он дал приказ собираться.
Во второй половине июня сам король, королева и их поредевшая свита прибыли в Акру, со дня на день собираясь отплыть в Сицилию.
Алиенора поняла, что наступает её последний шанс удовлетворить своё жгучее любопытство. Женщина была готова заплатить за информацию.
Больше года между ней и королём отсутствовала близость. Если он заводил речь о долге, она надменно отвечала: «Ваше величество, вы держите меня возле себя силой. Можете так же и взять меня». — «Но мы не простолюдины, ваше величество, — возражал Людовик. — Страна ждёт наследника». — «Если бы вы разрешили мне уехать, — не сдавалась Алиенора. — Вам пришлось бы делать наследников с фрейлинами королевы Мелисанды. Что вы, впрочем, и делаете, словно бы меня тут и нет. Так что продолжайте в том же духе!»
Правда, столь резкие объяснения происходили, только когда королеве не удавалось найти более мягких аргументов. Что получалось не всегда, ведь, согласитесь, нельзя же на протяжении года только и делать, что болеть, хворать и недомогать?
Неприятные сцены, схожие с описанной выше, обычно влекли за собой упоминания о происшествии в саду дворца правителя Антиохии и, как следствие, встречный вопрос о шпионе. «Что даёт вам право подозревать меня? — спрашивала Алиенора, надменно вскидывая голову. — Князь Раймунд — мой родственник. Я помню его маленькой девочкой.
Он всегда обнимал и целовал меня, дарил подарки. Что страшного в родственных объятиях и поцелуях? Какое в этом умаление вашей чести?»
Объяснение, происходившее в самом начале лета 1149 года в Акре, поначалу мало отличалось от происходивших раньше сцен и развивалось по уже привычному сценарию.
— Это были совсем не родственные объятия и поцелуи! — ярился Людовик.
— Что даёт вам право заявлять так? — упрямо повторяла королева. — А если ваш информатор лишь клеветник? Может быть, он подослан, чтобы посеять раздор между мной и вами? Между вами и князем?
— Нет, чёрт возьми! Нет! — восклицал король. — Всё правда! Правда!
— Почему же, почему вы так уверены?!
— Кому надо ссорить нас с вами? — возражал Луи. — А Раймунд, Раймунд... он просто старый дурак и интриган. Он хотел использовать нас в своих целях!
Тут Алиенора многозначительно рассмеялась.
— Нечестивый Раймунд хотел, а благочестивая Мелисанда использовала, да? — глядя на короля едва ли не с жалостью, проговорила женщина. — Что нашли вы в Дамаске? Что нашли там ваши подданные? Половина их погибла, половина из тех, кто уцелел, разбежалась...
— Это сброд! — закричал король. Разгорячённые ссорой, оба давно уже забыли называть друг друга «величествами». — Мне ни чуточки не жаль их! Неблагодарные свиньи, как этот Ренольд из Шатийона. Редкостная скотина!
Королева со вздохом проговорила:
— Если бы вы приняли предложение моего дяди, то, возможно, даже такая скотина, как ваш Ренольд, имел бы возможность заплатить вам долги. Вы не находите, что у ваших вассалов есть основания обижаться на вас? Ведь вы не привели их к победе...