— На нас хватит! В галоп!
Когда все четверо уже спустились с пригорка, он добавил:
— Скачем на север, к Тортосе! Дай нам Бог не попасться в лапы к Раймунду! Хотя, мнится мне, всё лучше, чем к ним!
Говоря это, он оглянулся на скакавшего на полкорпуса позади оруженосца. Словно в подтверждение сказанных рыцарем слов, на вершине, которую они только что оставили, появились первые преследователи.
— А как же Пьер, мессир? — спросил Ангерран, но господин не ответил.
«Даст Господь, уцелеет. Может, сумеем выкупить, — подумал он, вновь вспоминая о родной Франции и невольно отмечая, что теперь Ангерран — единственный оставшийся с ним земляк. — Надо произвести его в рыцари!»
Впрочем, сначала надо было унести ноги.
Не тратя понапрасну слов и не оглядываясь, Ренольд, возглавлявший четвёрку беглецов, пришпоривал коня.
«В Антиохию! В Антиохию! В Антиохию, больше некуда! — топотом копыт жеребца отдавалось в его висках. — В Антиохию! Если уйдём!»
X
Ещё в середине июля 1149 года, когда племянница князя прекрасная Алиенора садилась на тяжёлый и неповоротливый, но зато вместительный и весьма устойчивый на плаву галиот, а сержаны и грумы её ревнивого супруга заводили коней дружины в чрево сицилийского юиссье, князь узнал, что Нур ед-Дин осадил Инаб. Раймунд (кстати, письмо племянницы он получил, но практически сразу же забыл о нём, не до того было) ни за что не хотел мириться с мыслью, что ему придётся потерять этот едва ли не последний стратегически важный опорный пункт обороны княжества на правом, восточном берегу Оронта.
Надеясь на помощь, но будучи почти уверенным, что не получит её, князь отправил гонца в Иерусалим и, не дожидаясь ответа, призвал единственного своего настоящего и способного к решительным действиям союзника, Али ибн Вафу, принять участие в предприятии. На сей раз ассасины не опоздали, и уже в двадцатых числах июня триста рыцарей Антиохии, последний резерв князя, перешли реку по Железному Мосту.
Никто как-то и не подумал, что поход начался тогда же (едва ли не день в день), когда тридцать лет назад Рутгер Салернский тем же путём повёл свою дружину к печально известному месту, получившему впоследствии скорбное имя «Ager Sanguinis» или «Поле Крови». Теперь с князем Антиохии шло более чем вдвое меньше рыцарей, чем последовало за его давним предшественником. Кроме того, у Рутгера тогда было четыре тысячи пехоты, у Раймунда же всего одна, но зато за Оронтом к нему присоединились более тридцати сотен легкоконных мусульман.
Сведения об их приближении к Инабу заставили Нур ед-Дина отступить. Он собирался подождать возвращения своих всадников, отправившихся по просьбе Онура в совместную с дамаскцами экспедицию против Бертрана Тулузского.
Князь, разумеется, не знал всех тонкостей, однако понимал, что замок спасён лишь на время и успокаиваться рано, поскольку угроза осталась. Пользуясь тем, что неприятель далеко, Раймунд решил разместить часть пехоты в крепости, чтобы усилить её гарнизон. Али ибн Вафа советовал князю не делать этого, однако всё же последовал за ним со своими конниками. Двадцать восьмого июня, спустя всего несколько дней после того, как Ренольд Шатийонский, вынашивавший столь же смелые, сколь и безрассудные планы относительно рейда в Ла Шамелль, увидел с горы шатры неверных, князь Антиохийский велел разбить лагерь между Инабом и болотом Хаб в лощинке, где протекала речка, называвшаяся Мурадовым Источником.
Отсутствие у франков разведки, а также склонности анализировать опыт побед и поражений предшественников сделали своё дело, Раймунд повторил всё те же ошибки, которые совершил в своё время Рутгер. Разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что галл, получив поутру донесение о том, что окружён (оно так же, как и для Рутгера, явилось для него полной неожиданностью), не отправился охотиться, как ветреный лангобард. Может быть, просто потому, что охотиться ему было негде, поскольку шесть тысяч конников Нур ед-Дина перекрыли все пути из лагеря франков и их союзников. Словом, Раймунд и вождь ассасинов ещё до всякой битвы фактически оказались в котле[53].
Поскольку они знали, что им пощады не будет, у них остался один-единственный выход — пробиваться. Шанс выйти из окружения выглядел вполне реальным, несмотря даже на неудобство позиции, занимаемой франками и исмаилитами. Чтобы прорвать кольцо неприятеля, им требовалось хотя бы несколько стадий[54] ровного поля, чтобы рыцарская конница смогла набрать достаточную скорость. Неприятность состояла в том, что разгоняться им приходилось, поднимаясь по не слишком отлогому склону холма.
53
Дело тут не в глупости или какой-то особенной беспечности латинян. Это как раз тот случай, когда давало себя знать различие взгляда на стратегию ведения войны на Западе и Востоке. Подход франков в XII веке предполагал, как это ни смешно звучит в веке XX,
Это как раз то, что в нашем понимании соответствует понятию рыцарского поведения. Хотя, оговоримся всё же, что те рыцари, кавалларии, кабальеро или шевалье, о которых идёт речь в этом повествовании, были обычными конниками, не мывшимися порой месяцами и вынужденными спать иной раз чуть ли не на голой земле. Они мало походили на надушенных и расфуфыренных в пух и прах
Так или иначе, получается, что для Запада главная прелесть войны заключалась в самой войне, Востоку же требовалась победа любой ценой. Для этого годилось всё: и шпионаж, и хитрость, и предательство. Норманны Вильгельма Норманнского и Гвискара потому и побеждали, что всего лишь два-три поколения отделяли их от дикарей викингов, сохранивших в своей Скандинавии, как в некоем заповеднике-психологию сынов Азии, из которой они вышли. Как, впрочем, и все прочие европейские народы.
54
В данном случае под стадием понимается расстояние в сотню туазов (