Да, Реформация из Германии и Северной Европы докатилась до Ливонии уже в 1522 году, найдя себе массу пламенных сторонников среди бюргерства, и даже дворян, которые увидели в новом учении возможность ослабить над собой власть ландсгеров и захватить церковные земли. Быстро распространявшиеся по орденским землям памфлеты и листовки с доводами и контрдоводами оппонентов дали людям острое и беспрецедентное ощущение участия в широкой дискуссии. Грамотные читали памфлеты неграмотным, спорили о них в кругу семьи, с друзьями, в гостиницах и тавернах. В столкновении мнений участвовали представители разных сословий и профессий. А вскоре зараза лютеранства выплеснулась и за городские стены.
Церковь на все писания Лютера давно уже наложила запрет, а все его печатные издания подлежали сожжению, но в ливонских городах эту норму исполнять не собирался никто. Наоборот, в августе 1522 года всё тот же рижский рат, вдохновлённый диспутом, устроенном Андреасом Кнопкеным с францисканскими монахами в церкви Святого Петра, попросил Мартина Лютера разъяснить рижанам основы своего учения. А уже в октябре-ноябре своим решением назначил двух церковных проповедников Сильвестра Тегетмейера и Андреаса Кнопкена пастором в собор Святого Якоба и архидиаконом церкви Петра. И это был прямой вызов устоям, потому что никто, кроме Домского капитула, не имел право назначать людей на столь высокие церковные должности, и в особенности этой прерогативы не было у светских властей города.
В следующем, 1523 году, сторонники учения Лютера разрушили францисканский монастырь в Газенпоте. А этим летом рижский рат и бюргерство и вовсе решили создать новое церковное учреждение и выбрали с этой целью верховного пастора, в сферу обязанностей которого входила забота о чистоте проповедей и ведение кадровой политики новой церкви, и который должен был вершить суд независимо от совета и церковной общины.
Чувствуя, как из-под его ног одна за другой рушатся опоры, Бланкенфельд попытался найти поддержку среди соседних государей. Первоначально он обратился к польскому королю, как исповедующему ту же религию и который считался одним из официальных протекторов Рижского архиепископства. Но Сигизмунд пока молчал, и архиепископ решил, что обратить свой взгляд на восток будет вовсе не лишним. Тем более, что он уже состоял в переписке с псковским дьяком Мисюрь-Мунехиным.
Она началась не на пустом месте. Будучи ландесгерром Ливонии, Иоганн Бланкенфельд осуществлял свою политическую деятельность в системе русско-ливонских отношений и по мере сил поддерживал с Псковом и Москвой добрососедские отношения, всегда помня о целях Святого престола в отношении восточного соседа. А они были грандиозны! Давней мечтой пап было найти в лице Руси союзника в войне против османов и одновременно добиться признания примата папы Русской церковью.
К сожалению, ближайшие соседи Руси видели в ней для себя либо источник для порабощения, либо источник опасности. Даже сам Иоганн вынужден был использовать подобные взгляды, когда под эгидой героической борьбы Тевтонского ордена против русских и татар, добивался от папы Льва Х подтверждения привилегий для ордена в 1514 году, а на следующий год - разрешения на проведение трехлетней кампании по продаже индульгенций всё так же на благо ордена. И при этом в меру всех сил опровергая в Риме слухи, будто бы магистр Альбрехт собирается вместе с великим князем воевать против Сигизмунда, хотя, как раз это магистр и собирался делать.
С псковским управителем он познакомился ещё в 1518-1519 годах, когда выступал посредником в дипломатических сношениях между Альбрехтом фон Бранденбургом и Василием III. Дьяк оказался интересным собеседником, обладавшим широким кругозором. Хотя дела вёл умело и достаточно жёстко, так что сумел даже выбить у него расширенные права на рыбную ловлю для своих людей, в ущерб жителей Дерпта.
И хотя связываться с русскими Бланкенфельду хотелось в последнюю очередь, но если польский король откажет в своей поддержке, то ему останется либо тихо исчезнуть с политической арены, либо выбрать новых союзников.
Подобрав с пола отброшенное письмо, архиепископ вновь перечитал его содержимое, после чего вернулся за стол, и, обмакнув перо в чернильницу, стал писать уже своё послание, даже не догадываясь, какую цепную реакцию он запустит этим своим решением...