Несмотря на мороз, работы шли весь светлый день, отчего многие работники умудрялись отмораживать на ветру лица. Так что приказному дьяку пришлось сделать нагоняй, начальникам всех мастей, чтобы они стали следить за тем, дабы работники перед работой мазали щеки гусиным жиром. Ибо на счету была каждая пара рук.
Как обычно, не обошлось корабельное строительство и без столкновений с нижегородскими купцами, решившими подсунуть государевым людям за хорошие деньги не совсем хорошие справу и припасы. Но тут им не выгорело: дьяк оказался неподкупен, а князь Андрей, который, как глава Корабельного приказа и разбирал чуть позже эти дела, и вовсе полностью воспользовался своим сословным и служебным положением для примерного наказания наиболее "отличившихся". Такие вот ушлые поставщики ему ещё в той жизни оскомину набили. Сцены же порки виднейших купчин нижегородский люд вспоминал потом ещё годы спустя, радуясь, что хоть кто-то указал мироедам их место.
Всё это в совокупности привело к тому, что большой корабль строился небывалыми для этих мест темпами. И глядя на его непривычные обводы, среди местных знатоков и умельцев ближе к весне даже пошли споры: не великоват ли он для Волги, пройдёт ли на мелях; не высоки ли у него мачты; не узка ли палуба и крепка ли обшивка? Споры были жаркие, со ставками, а порой и с мордобоем, но в одном все стороны были согласны точно – жизнь покажет, кто больше прав.
В апреле готовый к спуску корабль посетил государев брат, князь Андрей Старицкий. За прошедшие годы Андрей Барбашин сумел найти что-то типа общего языка со своим кремлёвским тезкой, и вынужден был признать, что в чём-то и Василий и историки про него не врали. Да, он не был семи пядей во лбу, но при этом был вполне неплохим управленцем, и достаточно грамотным воеводой. В этом он разительно отличался от другого государева брата – Юрия, чей дмитровский удел буквально воем выл от придумок этого "эффективного менеджера", и под чьим управлением всё больше и больше погружался в нищету. А если кто и умудрялся получить прибыль, то вскоре с удивлением видел себя среди юрьевских кредиторов, без малейшей надежды получить назад хоть что-нибудь из "одолженого". В общем, как всегда, срабатывало правило, что хороший хозяин – хороший экономист, но вот экономист (пусть Юрий даже слова такого не знал, но ведающем себя в деле хозяйствования считал точно) не всегда хороший хозяин.
Возможно, именно поэтому из всех своих братовьёв, Василий Иванович и привечал более всего именно младшего, поневоле рассматривая его как возможного наследника. Хотя жениться не разрешал и ему.
Нынче же Андрей Старицкий, вместе с воеводой Хабаром-Симским занимался очередным поручением от своего венценосного брата – строительством южной черты. Сколько копий было сломано в словесных баталиях, прежде чем Дума, кряхтя и рядя, родила мегапроект, сложно и вообразить. Многих старых бояр просто пугал размах задуманного строительства, чья цена зашкаливала за бюджет всей страны за несколько лет. Что, в свою очередь, сильно растягивало стройку во времени. И это ещё не поднимался вопрос квалификации строителей, ведь подобных сооружений на Руси давно уже не возводили. Подумать только – тысяча вёрст засек, сторожек и крепостей! Да, по его завершению в хозяйственный оборот страны будет введено сотни тысяч десятин плодороднейшей земли. Но при этом быстрого самоокупления данный проект не обещал, и это служило одним из главных препятствий к его одобрению Думой. Ведь предложенная ещё перед Смоленской войной Заокская черта, пусть и в разы меньшая, обещала принести доход уже в первые годы от начала её постройки. Здесь же эффект скажется через десятилетия!
В общем, произошло обычное столкновение интересов элит и государства. Нет, можно было, как и в иной реальности пойти путём строительства небольших, но постоянно сходящих на юг засек, удовлетворяя интерес всех заинтересованных сторон. Но на беду начать их перед войной не успели, а после к стране прирезали куда больше земли, чем было в другой истории, а в Думу попал попаданец, для которого эталоном защиты от кочевников была Белгородская черта и набеговые операции Григория Косагова. И эти мысли свои он настойчиво озвучивал и в Думе, и при встречах с государем, и на застольных беседах с сильными мира сего.