Король протянул руку, и взял нетвердыми, дрожащими пальцами что-то у нее, и лишь тогда князь заметил, что это была та записка, которую он с помощью князя-посла Притуна и мажордома из Венсена Жана тет Су, просил передать Кеберской. Король развернул ее, прочитал, повернулся к князю.
– Не понимаю, что это? – спросил он глуховато.
– Это обрывок из каких-то писем, как я думал, из бумаг, что находились у епископа Норминуса тет Сен-Робера, государь.
– «Многое открылось, они придут, едва закончится…» – прочитал король вслух. – И это все… Я не понимаю, князь.
Князь все же попробовал стоять прямо, хотя у него отчего-то заболела голова, и еще жутким напряжением в комок боли свернулся желудок, может быть, после перенесенного напряжения. В общем, если бы не король, и если бы ему не требовалось объяснять свои действия, он бы, охотнее всего, просто лег бы где-нибудь на диванчик или хотя бы в глубокое мягкое кресло, в изготовлении которых парские ремесленники были непревзойденными мастерами.
– Среди бумаг, государь, которые, как я уже сказал, сыскались у епископа Норминуса, были и бумаги, изъятые во время тамошнего следствия у старого графа тет Нестелека д`Атума, отца и герцогини, и обоих твоих офицеров гвардии братьев графов Атумских.
– Я знаю их, – сдержанно кивнул король.
– Я полагал, что запись эта сделана рукой старшего из братьев, графа Абитура д`Атума. Это было необходимо учесть на тот случай, если герцогиня хорошо знает его почерк. И я вырвал именно эти слова из бумаги, чтобы она подумала, будто бы будет арестована за известное тебе воровство… – Он оглянулся, за балюстрадой, ограничивающей площадки лестницы стояли чуть не все приглашенные на бал гости, многие нависали над вестибюлем едва ли не с риском для жизни, но никто и не думал сделать шаг назад, отступить в зал, из которого по-прежнему приглушенно долетала какая-то неровная музыка. И князь решил говорить не слишком уж подробно. – Будто бы будет арестована сразу после бала.
– Тут нет ни слова о бале, – протянул король чуть задумчиво. – Я прочитал всю записку.
– Верно, государь, но она должна была подумать, что граф Абитур д`Атум не успел составить более подробную и точную записку. Или у него не было для этого возможности.
– Кажется, начинаю понимать, – король медленно кивнул. – Продолжай.
– Мне нужно было вывести ее из равновесия, из уверенности, что она избежала подозрений в… преступлении. Лучшего способа я попросту не придумал, государь. – Князь вздохнул. Страх, который и здесь, в этом зале охватил его, как и в таверне «Петух и кабан», когда он впервые столкнулся в герцогиней в ином облике, уже проходил. На этот раз он подействовал на князя слабее, хотя оба стражника были испуганы до того, что молодой из гвардейцев даже опустился на колени, наблюдая изменения герцогини. – Я не ожидал, что она попробует сразу же бежать. Я лишь надеялся, что у нас возникнет возможность уединиться и тогда батюшка, по моей идее, должен был прочитать одну из молитв, а молитвы у него, государь, очень сильные, отель, в котором мы как-то совершили крестный ход, засветился после…
– Я знаю, мне докладывали, – снова кивнул король.
– Если бы она сумела убежать, и привела себя в порядок, вернула самообладание, ее уже гораздо труднее было бы застать врасплох, чтобы батюшка мог над ней читать. К тому же, нас высылают из Парса, полагая дело завершенным, и я не осмелился бы нарушить это распоряжение… – Князь снова на миг задумался. – Хотя ранее ты и давал мне позволение идти в этом расследовании до конца, до самой неприятной правды, какая только может открыться.
И вот тогда произошла еще одна довольно неожиданная штука, какой князь никак не мог предполагать. Король поднял голову, посмотрел долгим, задумчивым взглядом на всех, собравшихся наверху людей, мельком взглянул на Дерпена и Густибуса, которые осторожно, пробуя не привлекать к себе лишнего внимания тоже спускались по лестнице, чтобы присоединиться к князю Диодору и батюшке Ионе, твердо впился глазами в лицо князя, и раздельно произнес:
– Полагаю, князь Диодор Ружеский, что приказ этот не может быть отменен. Тебе лучше бы уехать сегодня, а еще вернее, сейчас же.
Князь уже набрал воздуха, чтобы возразить, или высказать свое соображение по поводу такого распоряжения, но… Выдохнул воздух и поклонился, спорить тут было бы безумием. Когда он разогнулся после поклона, он все же едва слышно, одними губами спросил короля:
– Государь, могу я задать герцогине Кеберской один вопрос? Всего один, государь.
– Да, если он не слишком… нескромный, – согласился король, повертев в пальцах, чуть испачканных чернилами, записку, вырванную князем и с такими сложностями переправленную герцогине, вызвавшей такие неожиданные последствия.
Князь на едва слушающихся его ногах сделал к герцогине два шага, больше он не мог, пусть и побежденная, пусть и сдавшаяся, раскрытая в своем злом умысле и недобрых действиях, но герцогиня вызывала у него страх, и преодолеть его, даже в присутствии короля было нелегко.
– Герцогиня, – князь не мог не сделать подобающего полупоклона, – каково было предназначение машины, созданной герцогом д'Окром, которая взорвалась… – он даже сумел слегка улыбнуться, – с таким шумом? – Герцогиня промолчала. И князь вынужден был задать следующий вопрос: – Кого в государстве она должна была дистанционно контролировать, если была для этого приспособлена?
Герцогиня вздернула подбородок, и стала казаться едва ли не выше князя, хотя была едва до его плеча ростом. Она и посмотрела на Диодора так, что тот почувствовал, что лучше бы ему снова поклониться, выпрашивая ответ на свой вопрос. Но он уже понимал, что ответа не будет ни при каких обстоятельствах. Это была месть герцогини за то, что он победил, одолел ее.
– Полагаю, князь, что на этом мы остановимся, – вмешался и король, уже чуть более уверенно, чем прежде, может быть, потому, что к ним спускался уже и маршал Рен, и принц Бальдур, и даже баронесса Темерия Унашитская, которая, как было ясно, вот так же не дрогнув пошла бы за принцем, своим воспитанником, и в самое адское пекло. – Не забывай, я приказал тебе с остальными твоими… соратниками отбыть из Парса сегодня же.
Он чуть замешкался, все же проявление такой неблагодарности было ему не свойственно. Но то, что открылось в результате действий князя Диодора было настолько необычно, порождало такие сложности во всем королевстве, что он остался при своем решении. И потому добавил:
– И приказ мой тебе надлежит выполнить. Надеюсь, что приставлять к вам гвардейцев, чтобы они проследили за вашей… расторопностью, не следует?
И что оставалось князю? Он только поклонился, соглашаясь с королем, и мерным голосом отозвался:
– Гвардейцы не нужны, государь. Разумеется, мы подчиняемся.
30
Все же дормез был отличный, правда, скрипеть он начинал все сильнее, и Стырь, дурья башка, никак не мог этот раздражающий скрип убрать, хотя смазывал оси и всякие железки чуть не на каждом постоялом дворе, где они останавливались, но пока безрезультатно. Но экипаж все же ехал, и дорога опять стелилась впереди, вызывая и возбуждение, и дремоту – одновременно.
Однако не гнали, князь Диодор сколько-то торопил всех, пока не выехали за пределы Парского королевства, но потом обмяк, стал вялым, спал чуть не сутками, и никак не мог наспаться, а они поехали лениво, чему даже Стырь, кажется, был рад.
Впрочем, поначалу все помалкивали, действительно, даже пробовали не смотреть друг на друга лишний раз, что в тесноте было не всегда сподручно, но все же, все же… Постепенно это затишье прошло, и как прежде маг начал подкупать какие-то листки на рынках с местными известиями, и были они такими разнообразными, что и батюшка к ним пристрастился. Дерпен же где-то у Магетбура купил себе флягу настоящего шнапса, выпил чуть не половину, и тоже попробовал спать, как князь, а водку отдал Стырю. Еще он чистил теперь оружие, да так рьяно, что даже жалко становилось и все те клинки, которые он со звоном драил, и пистолеты, которые разбирал-собирал чуть не до винтика, каждый из этих винтиков едва не полируя. В общем, каждый занялся своим делом, но по-прежнему все больше молчком.