— Так ты же ее матушке напеть обещал, — возразил дядька.
— Пустое. Обещал, значит напою, — махнул я рукой.
— И что же за сказка? — заинтересованно спросил митрополит, — Не перескажите?
— Очень уж большая она, но вот отрывок сейчас попробую подобрать:
Скоморох-потешник.
Царь.
Посол.
Йес!
Царь.
Посол.
Йес!
Царь.
Посол.
Йес!
Нянька.
Царь.
Нянька.
Не знаю как митрополит сдерживался, но видно с трудом. Смех так и проскальзывал в глазах. Дядька просто положил голову на стол и в открытую смеялся. Мамка смеялась и закрывшись ладошкой, приговаривала.
— Вот ведь, и про меня не забыл.
Янковский отвернулся и ржал. Ржал, как гусарский Конь. Ну а матушка встала из-за стола, подошла ко мне и провела профилактическую работу в виде подзатыльника со словами:
— Что же ты такое говоришь бесстыдник. Мал еще такое говорить. Да и иностранцев позоришь на весь мир. Это же политический скандал может получиться.
Ну вот как можно проводить серьезные воспитательные беседы, еле сдерживаясь от смеха?
— Петр Алексеевич, Вы когда сказку на бумаге изложите, вначале мне ее представьте, — сквозь смех попросил Янковский.
— Я-то представлю. Да только ведь Вы ее потом мне не вернете.
— Это как водится, — подтвердил Янковский, — Но зато рецензию оформим, как положено, со всеми подписями от нашего ведомства. И даже в рамочку вставим.
— Вот ведь, — сделал я вид, что пригорюнился, — А у Ершова Петра Павловича, Конька-Горбунка читают. И ни к какой политике его сказку не привлекают. Все опять рассмеялись. — Ну и ладно. Мне и в Крыму будет чем заняться! Дядька, ты не знаешь, казачество на Дону еще не все мхом заросло? Найдутся желающие не только за зипунами, но и за славой и доблестью воинской пойти? Матушка, Вам нравятся благословенные берега Средиземноморья? Не хотите там княгиней быть? Вы не волнуйтесь народ тамошний на вас молиться и боготворить будет. Правда, наверное, придется новый вид алычи и инжира вывести, на ветвях которых янычары дозревать будут.