— И в чем?
— Высочайшей фамилией может быть принято решение о женитьбе, — ответил он, — И тогда ты автоматически станешь Романовым.
— Мезальянс! — отрубил я, — Во первых Алексей Александрович может и не захотеть. Во вторых матушка может и отказать, уж неволить то ее точно никто не будет, — я ненавязчиво показал руку одетую в перчатку с молниями. — В третьих, вернее, это надо ставить, во-первых, Александр Второй может отказать в браке. Как я уже сказал, брак-то не равный будет. И законы не просто так писаны. И в четвертых. Я то тоже сопротивляться буду. Так что самое малое, что возможно в этой ситуации это приставка Романов, но никак не полноценная фамилия. Да и не в фамилии дело. Мне очень не хочется получить звание Великий Князь. Уж очень много ограничений там для меня, а я погулять еще хочу. Вот этому я буду упорно сопротивляться. И никто меня не заставит. Понимаешь я всего хочу добиться сам. И поверь мне добьюсь. Внук я Петра Великого, или не внук?!
— Ох, Петенька, — горестно вздохнула матушка, — Как же рано ты повзрослел. Ты ведь детства лишен.
— Детство? Взрослый в двенадцатилетнем возрасте, не имеющий опыта и поддержки? — на лице сама собой образовалась саркастическая усмешка, — Матушка, меня ведь вообще быть не должно. Вспомните. Я ведь случайно на свет появился. Меня не было! Да я родился. Да меня окрестили и зарегистрировали как Князя Голицына. Но в то же время меня не было, никто не знал обо мне, хоть мы и не скрывались. Самое большее что меня ждало прожить короткую и незаметную жизнь. Хотя нет, теням на ярком солнце не место. Я взбрыкнул. И меня за это наказали, но и позволили жить на свету. Ярко жить. Я опять взбрыкнул. И что же? Пока что мне позволено жить так как я считаю нужным и правильным, без поводка. И поверьте я это ценю, и буду защищать свое право. И ваше право на счастливую жизнь. Так что в истории моей жизни детство не предусмотрено. Но кто сказал что отсутствуют радость, праздник и веселье? Этого никто не отменял. А значит они будут. Да и почему вы считаете что я не могу по хулиганить под настроение? Очень даже могу. Не расстраивайтесь, все у нас будет хорошо. Вот поверьте, и у ворот нашего имения перевернется телега с шампанским, — рассмеялся я. Меня поддержал дружный смех вахмистра и дядьки. Правда матушка сидела расстроенная и пунцовая. Здесь лучше не вмешиваться. Не каждая мать будет рада тому, что дитя малолетнее узнает такую правду о себе. Я лишь кинул матрицу на легкое спокойствие и философское отношение к произошедшему. Все легче ей будет.
На подъезде к Калуге нас встретил казачий разъезд в сопровождении полицейского, или жандармского чиновника. Тут не совсем понятно для меня было, но явного высокого чина.
— Здравствуйте, Елизавета Петровна, — поздоровался он, с любопытством косясь на меня, — Вас ждем. Я удивленно посмотрел на матушку и чиновника. Даже привстал с коляски. — Ох, простите, Ваше сиятельство, — продолжил он спокойно и как-то обыденно, — Позвольте представиться. Николай Эрнестович Мантейфель. С этого года состою на должности помощника Калужского уездного исправника. Мне вас сопровождать по Калуге сегодня надобно будет. Пока все дела не сделаете и обратно в имение не вернетесь.
А чин то достаточно высокий для Калуги, и вдруг в сопровождение приставлен. И я на всякий случай кинул на него матрицу доверительного общения. У исправника должно сложиться мнение, что он сам принял решение о такой форме общения. Зачем идти на обострение, если можно мирно общаться. Скоро я так в матрицах натренируюсь, что на автомате, не задумываясь раскидывать их буду. Я рассмеялся. А исправник посмотрел на меня недоуменно. — Простите Николай Эрнестович. Ваша фраза звучит двусмысленно, как будто вы нас из Калуги побыстрее в имение спровадить стараетесь.
— Простите, Ваше сиятельство, — заговорил исправник, — Вы позволите к вам обращаться Петр Алексеевич?
— Да я даже буду благодарен за такое обращение, — пожал я плечами.
— Понимаете, Петр Алексеевич, в Калуге сейчас неспокойно стало. Внешне все вроде бы и пристойно благодаря усиленным патрулям. Но вот по углам шепчутся. А тут вы еще необдуманно подсобили. Недавно разъезд казачий вернулся взмыленный и взъерошенный. И ведь сразу объявили ваши слова, при всем народе. Еле утихомирили казаков. Вы уж, пожалуйста, взвешенно относитесь к своим словам, ваше положение повыше некоторых стало. А то ведь казаки всю губернию выпороть могут, — с улыбкой сказал он, — Правда, положив руку на сердце, некоторым полезно было бы мозги на место поставить. Но я ведь не могу этого допустить, и даже говорить, мне Устав не позволяет самим Государем Императором подписанный. Вот такое положение у нас. И как видите мои слова не двусмысленно звучат. А спровадить вас и не получится. Много вопросов решить надо и без вашего и вашей матушки присутствия тут никак. Вот кстати ваше сопровождение надо в Калугу отправить.