— Я пришел сюда ради него.
— А в чем заключается твое служение ему?
Тут я понял, что Урод был точно прав — этот тип действительно якшается с проповедниками и, если так, то я пропал, потому что на его вопрос мне нечего ответить.
— Ты просто мальчик, так ведь? Ты не исповедуешь культа.
Да! Урод был прав! Кривой и говорит точно, как проповедник, случалось мне их слышать — они точно так же выражаются.
Эх, плыть мне по коллектору с такой же перекошенной физиономией, как у сегодняшнего найденного мною трупа!
— Я не просто мальчик, ты что не слышал, что обо мне Урод говорил?.. Что мне делать-то надо?!
— Вот! — провозгласил Кривой, — С этого и следовало начинать!
Все. Я попался. Прощай свободная и беззаботная жизнь, прощайте старые кирпичные своды, лабиринты ходов, тоннели метро! Теперь остаток жизни мне придется делать то, что хочет Кривой! А то, что он будет заставлять делать меня, я примерно знаю… Это я притворяюсь всегда, что глупый, наивный и ничего не вижу никогда.
Я ведь вам правду сказал, что почти все подземные ходы изучил, и я знаю, что под нашим миром — под нашим подземным миром — существует еще один, мир, где живут истинные слуги Баал-Зеббула… избранные, проповедники и сам Великий Жрец.
Я знаю, по меньшей мере, три дороги туда, но никогда, никогда у меня не возникало желания туда проникнуть. Потому что я точно знаю, у проникшего туда однажды, обратной дороги нет и никогда не будет.
Кривой один из тех. Кривой бывает там. Теперь я знаю это точно.
— Я научу тебя служить повелителю так, чтобы он был тобой доволен, Мелкий. Урод говорил правильно — ты действительно избранный. Ты избран повелителем для особенного служения.
Кривой посмотрел на меня пристально.
— Понимаешь ли ты это?
Я кивнул.
— Готов ли ты?
Я снова кивнул.
— Ты особенный еще и потому, что мир людей не отвергал тебя, как отверг большинство из здесь живущих. Ни для кого не секрет, что многие с радостью вернутся наверх, если кто позовет их вдруг. Не зовут только, и никогда не позовут. Все это знают, а потому предпочитают гордиться своим нынешним образом жизни. Ради того, чтобы уважение к себе сохранить.
Вроде как — не вышвырнули меня, я сам выбрал образ жизни.
Ты не такой. Я тоже не такой. И есть еще много людей, которые сделали выбор действительно сознательно и отдали всех себя нашему Богу… Только они не здесь, Мелкий. Они там.
Кривой многозначительно указал пальцем себе под ноги.
— Еще глубже под землей. Хочешь пойти туда вместе со мной?
Должно быть, ужас все-таки отразился на моем лице, потому что Кривой добавил:
— Да, там настоящий Ад. И любой обычный человек погибнет, если спустится туда. Хряк, Михалыч, Урод даже . Они погибнут… Но в этом месте Повелитель дарует огромные силы таким, как мы. Силы достаточные для того, чтобы быть властителями мира. Всего мира, Мелкий. И этого, и того, который наверху.
— Но никто не погибает в День Жертвоприношения, а ведь спускаются туда толпы народа. Урод все время ходит и Хряк тоже… ему нравится.
— Это особенный день, Мелкий. В этот день сам Великий Жрец впускает свой народ в святилище… Ты никогда еще не был на жертвоприношении?
— Не был. Меня еще не было здесь тогда…
На самом деле, я уже был здесь. Только Михалыч меня не пустил, сказал, что нечего мне там делать.
— Это и хорошо. Нечего тебе смотреть из толпы. Ты пойдешь туда вместе со мной. Как один из избранных… Хочешь?
— Хочу.
У меня вдруг сильнее забилось сердце и даже голова закружилась от внезапно пришедшей в голову мысли, что ведь это сам Баал-Зеббул прислал за мной Кривого!.. Прислал, чтобы наконец призвать меня к себе! Так чего же я боюсь? За свою свободу? Да что такое свобода по сравнению с возможностью служить ЕМУ… Лично! ОН зовет меня, ОН, который признал меня своим сыном в тот день, когда я заблудился. Разве я не говорил ему тогда, что сделаю для него все?!
Да, мне нравилось быть одиночкой, я не хотел даже пытаться стать одним из тех, кто служит нашему Богу по-настоящему… Но я должен, потому что я избран. Я предназначен. А предназначение свое не выбирают. Ему просто следуют.
— А кто ты там, Кривой? — спросил я осторожно.
Кривой только улыбнулся.
— Узнаешь. Здесь не произносится ни имен, ни званий. Я просто слуга Его. Это единственное, что ты должен знать… пока.
Хотя костер еще горел, и было жарко, у меня почему-то мороз пробежал по коже, и мне захотелось завернуться в телогрейку. Это от волнения.
— А сейчас иди спи, — Кривой столкнул меня со своего матраса, — У тебя есть еще несколько дней. Подумай обо всем хорошенько.
Я поплелся к своей лежанке. Спать уже совершенно не хотелось, но мне действительно просто необходимо было полежать в тишине и подумать. О многом.
— Да, Мелкий! — догнал меня голос Кривого, — И о нашем разговоре никому ни слова.
— Само собой.
Но ни о чем подумать в этот раз мне не удалось. Я уснул. Вырубился сразу же, как оказался в горизонтальном положении. Наверное, сказались усталость, сытный завтрак, ну и водка, конечно.
А когда я проснулся, уже день клонился к вечеру. Я был один. Те, кто работали, еще не возвращались, а Кривой уже сгинул , по своему обыкновению. Я, честно говоря, испытал по этому поводу большое облегчение.
Котел все еще висел над потухшими углями. Там еще было чего пожрать. Я могу поесть и холодного, я не привереда, но, согласитесь, горячая пища все-таки приятнее. К тому же я не тороплюсь никуда. Мои тоннели подождут меня еще пару часов.
Мне Михалыча надо дождаться, убедиться, что с ним все в порядке, а то всю ночь буду думать только о том, замерз он до смерти на этот раз или еще не замерз.
Михалыч пришел. Закостеневший от холода, но довольный.
Сегодня подфартило так, как очень редко случается, поведал он мне, какой-то новый русский кинул купюру в пятьдесят баксов.
Михалыч вертел ее в руках и не знал, куда спрятать. Еще бы! Попадется на глаза Хряку — отнимет.
— Давай я спрячу, — предложил я ему.
— А где?
— У меня тайных мест до фига. Никто не найдет.
— А что за место-то?
— Я тебе покажу.
— Да нет, можешь не показывать. Тебе я верю.
— Я не к тому. Просто… ну, меня скоро здесь уже может не быть…
Михалыч встрепенулся.
— Да ну? никак домой возвращаешься?!
Михалыч постоянно уговаривал меня вернуться домой. С первого дня нашего с ним знакомства. Как только узнал, что я из благополучной семьи, то обругал меня по страшному.
И всякий раз ругался, пока не понял наконец, что я не просто глупый подросток, сбежавший из дома в поисках приключений, что я навсегда здесь останусь.
Мне, наверное, следовало бы сказать, что да, мол, я возвращаюсь к родителям. И Михалыч был бы доволен и вопросов не последовало бы. Но не мог я так сказать, просто потому, что столько раз твердил старику, что мой дом — здесь! Что я сделал свой выбор, и он окончателен! Что он подумает, что я сломался? Что мне слишком трудно самому заботиться о себе и жить так, как мне в кайф? Нет, я не могу допустить, чтобы он так подумал обо мне!
— Я не домой, Михалыч.
Я принес ему в миске горячего супа и сел рядом.
Михалыч жадно набросился на еду, и я уже начал думать, что он не спросит… Но он спросил.
— А куда же?
— Я не могу тебе сказать.
— Что значит — не можешь?
Михалыч поставил тарелку на пол и посмотрел на меня подозрительно.
И мне пришлось рассказать. Взяв, конечно, с Михалыча предварительно слово, что наш разговор останется между нами.
Старик выслушал все, что я сказал ему, и я заметил, как он поник.
— Вот до чего дело дошло, — сказал он после того, как я давно уже сидел молча и ждал его слов, — Я знал, что так все и будет, я знал, что этим кончится.
Внезапно Михалыч съездил мне ладонью по лбу. Довольно сильно.
— Ты понимаешь, идиотина, что подписал себе смертный приговор?! — закричал он шепотом, — Довыступался со своей избранностью! Сколько раз я тебе говорил!.. Эти жертвоприношения… Ты знаешь, кого они в жертву приносят?.. Людей!!!