Девочка лежала в отдельном боксе.
Весь обслуживающий персонал знал уже ее историю, все сгорали от любопытства и спешили посмотреть на нас, а какая-то нянечка, из самых добрых побуждений, наверное, воскликнула, открывая перед нами дверь бокса:
— Вот, Оленька, твои мама с папой пришли…
Андрей коротко взглянул на меня… И отвернулся.
А у меня упало сердце…
Девочка сидела на кровати и, натянув одеяло до подбородка, напряженно смотрела на нас с Андреем.
Андрей купил по дороге в больницу большого плюшевого бульдога: если нажать бульдогу на живот — он глухо тявкал.
Хорошая игрушка, только страшная…
Теперь он шел к кровати, держа бульдога перед собой, как щит.
— Оля… Ты совсем меня не помнишь? — жалобно спросил Андрей.
Нянечка, все еще стоявшая в дверях, громко всхлипнула.
— Нет, — прошептала Ольга. — Я не помню ни папу, ни маму. Я помню только дедушку.
Дедушка… Юзеф Теодорович Лещинский… Надо бы его известить! Тоже имеет право знать…
— Олечка… Ты мне можешь рассказать, как же все произошло? Ты можешь мне сказать, кто с тобой… Кто тебя обижал?! Я — твой папа, я должен тебя защищать…
— Доктор запретил ее волновать, — вмешалась молоденькая медсестра, дежурившая возле бокса. — Сейчас еще не время для таких вопросов.
Андрей смиренно кивнул.
Присел на край постели.
Протянул дочери игрушку.
Она смотрела с опаской, словно боясь, что плюшевый бульдог взорвется при первом же прикосновении.
— Тебе не нравится? — прошептал Андрей.
Девочка смерила его ледяным взглядом и — накрылась одеялом с головой, показывая, что аудиенция окончена.
Андрей растерянно оглянулся на меня.
— Ну, мамаша, чего в дверях-то жмешься? Подойди к ней, приласкай, тебя она скорей признает! — сказала нянечка, подталкивая меня в спину. — Мужиков-то она бояться может, они ж с ней чего творили-то… А отец для нее — чужой дядька пока еще! А ты — мать, от тебя теперь все зависит!
— Я не…
Хотела я было сказать, что я не мать Ольге, но — осеклась. Если девочка думает, что я — ее мать… Для нее и так шок, что ее родители нашлись… Ей к нормальной жизни привыкнуть надо… А ранить ее прямо сейчас тем, что ее мать умерла… Тем более, что матери она и не помнит!
Нет, не время делать такие заявления. Выбивать у нее из-под ног только что обретенную почву! Надо помочь ей… И Андрею… Действительно — ведь от меня, именно от меня сейчас так много зависит! Никогда в жизни от меня не зависел никто и ничто так, как сейчас — этот мужчина, эта девочка…
Я подошла и села на кровати, рядом с Андреем.
Андрей обнял меня за плечи.
Я совершенно не знала, что мне предпринять, пыталась представить, что бы я сделала, будь Ольга моим ребенком, потерянным и снова обретенным… Нет, если бы я потеряла бы ребенка, я бы тоже умерла, как Лана, но только гораздо раньше, чем через пять месяцев! Я бы, наверное, прямо там, на месте умерла…
Так мы и сидели, обнявшись, в боксе сделалось совсем тихо, и Ольга выглянула наконец из-под одеяла, увидела нас — вместе… Я спиной почувствовала, как вздрогнул Андрей.
Но объятий своих он не разжал. Ольга смотрела на нас долго, не отрываясь, и взгляд ее становился все более осмысленным, вопрошающим, горьким. А потом она спросила:
— Вы действительно мои мама и папа? Не врете?
Я кивнула. Сказать я ничего не могла — в горле стоял комок… И Ольга вдруг откинула в сторону одеяло и нырнула мне в руки, головой притиснулась к груди, прижалась всем телом, коротко вздохнула и — замерла.
Я осторожно провела рукой по ее темным волосам — таким же темным с металлическим отливом, мягким и прямым волосам, какие были у моего мужа — я гладила ее по волосам, проклиная себя за мысль о возможном наличии у Ольги вшей… Но мы же — в больнице… Они должны бы извести всех паразитов…
В дверях умиленно заплакала нянечка.
Ольгу нам отдали спустя пять дней после того, как я опознала ее в подземном переходе метро.
Много всякого случилось за эти пять дней… Начиная с того, что женщина, побиравшаяся с детьми в переходе, была убита! Убита — прямо в КПЗ. Ее нашли лежащей на полу, с перекошенным от ужаса лицом и свернутой набок шеей. И ведь никто не мог проникнуть в ее камеру… Разве что — тараканы или мухи? Мух в камере оказалось несметное количество, хотя — в других камерах их было не так уж много, все же осень близится…
Мухи…
Мухи нещадно преследовали нашу семью с тех пор, как Ольга переступила порог квартиры.
Понятно — августовские мухи привязчивые — но почему их так много?!! И почему они липнут именно к Ольге, будто она медом обмазана?!! И почему на них не действуют даже самые убийственные для паразитов заграничные средства?!!
…И почему Ольга улыбается, когда видит кружащихся возле нее мух, когда мухи путаются у нее в волосах, пытаются сесть на губы, на веки?..
Это было странно и страшно.
Ольга улыбалась и шептала что-то…
Один раз мне показалось, что я различила слово «ПОВЕЛИТЕЛЬ». Она шептала это слово, улыбалась, завороженно следя за кружением мух под потолком…
А ведь у нас очень чистая квартира! И никогда прежде нас не донимали мухи!
Я мыла Ольгу по два раза в день — чтобы сделать ее менее привлекательной для мух и, заодно, приучить к чистоте. Я вообще стала приучать ее ко всему, что должна бы знать послушная девочка из хорошей семьи, сразу же, как только она вошла в наш дом. Так посоветовал доктор. Чтобы она резче почувствовала различие между той жизнью — и этой. Чтобы осознала значимость произошедшей перемены.
Ольга казалась мне очень милой девочкой. Молчаливая, отчужденная, неприветливая, но все же — славная: она так искренне тянулась к ласке, она так старалась быть хорошей, исполнять все, чего мы от нее хотели. Она не доставляла мне никаких особых хлопот, но при этом я чувствовала себя рядом с ней очень приятно: моя жизнь наконец обрела реальный смысл, я заботилась о ребенке, о живом ребенке, который, вдобавок ко всему, ловит на лету каждое мое слово и исполняет все мои требования ( в отличии от сыночка подружки Алечки, который только и знал — орать, крушить все вокруг, все время сам чего-то от окружающих требовал и врубал телевизор на полную громкость, зная, что мне это неприятно! ). Ольга легко и незаметно вошла в наш семейный быт… Уже через четыре дня ее пребывания, я к ней привыкла так, словно всю жизнь ее знала! Правда, доктор предупредил, что первый месяц пребывания приемного ребенка в новой семье называют «медовым», в первый месяц дети, обычно, ведут себя хорошо, присматриваются, изучают… А вот через месяц могут вылезти наружу все ее былые привычки и она нам «даст жизни»! Но мне казалось — доктор перестраховывает нас. Ольга настолько забита, настолько привыкла к покорности… С ней не будет хлопот. Никогда. если, конечно, не говорить о хлопотах с питанием, витаминами, врачами, да и о будущем надо бы подумать, хотя доктор говорил — рано…
Мама моя была в шоке, когда узнала, что нашлась дочь Андрея. И, по-моему, мама не радовалась… Она хотела, чтобы мы с Андреем помирились и чтобы у нас был ребенок, но — мой ребенок! А не какой-то там чужой и вдобавок — уличный… Но потом мама решила, что приятно предстать перед зятем ( и рассказать потом знакомым ) этакой доброй самаритянкой. И навестила нас, не предупреждая о приезде. Привезла Ольге куклу с набором одежек. Ольга встретила мою маму угрюмым взглядом и, на заявление о том, что, дескать, «я твоя бабушка», сказала внезапно:
— Врете. Моя бабушка умерла. У меня только дедушка есть.
Я обрадовалась — не так уж часто Ольга вспоминала о прошлой жизни, о семье!
Но мама, конечно же, рассердилась. Зловеще сказала:
— Ты еще намучаешься с этим ребенком, помяни мое слово!
Как бы на самом деле не пришлось разводиться! Из-за нее…
Мои уверения в том, что только «из-за нее» я и осталась с Андреем еще на неопределенное время, а так — развод был делом решенным, мамой приняты не были. Она считала, что все мои эмоции — не более, чем каприз… А вот появление дочери от первого брака, которая, к тому же, воспитывалась «Бог знает где», мама считала серьезной угрозой моему супружеству. Она даже поинтересовалась, нельзя ли «сплавить» Ольгу тому самому пресловутому дедушке или кому-нибудь из семьи Ланы…