Ну и дурак же я! Умолял убийцу поверить мне, что не я убийца! Конечно, он поверил! Он еще улыбался… Какой же я идиот! Ведь он и не думал подозревать меня, наверняка уже нашел человека, которого подставить собирался, и свидетелей подкупил!
«Можно было бы попытаться тебя спасти. Но трудно это. И опасно.»
Какая сволочь!
Так, но это значит, что не потому он заинтересовался моей персоной, чтобы Великому Жрецу отдать как убийцу. Значит, он с самого начала правду говорил, что я ему нужен для чего-то.
«Ты должен будешь делать все, что я тебе скажу. Выполнять мои поручения и молчать.»
Для чего я ему нужен? Что я должен буду делать? О чем молчать?
Кривой убил прежнего Аластора…
Может быть, он сделал это с согласия Великого Жреца или даже по прямому его приказу. Прежний Аластор мог мешать Великому Жрецу чем-то. И они сговорились с Кривым, с тем, чтобы тот потом занял его место… Да, вот это история! Еще бы я стал ее Рыбке рассказывать! Да я скорее умру!
Рыбка дулась долго, но так как я не особенно мучился по этому поводу — согласитесь, не до того было — то она вскоре вернула мне расположение.
— Меня сегодня с женами просили посидеть, — сказала мне она, заходя однажды утром в мою комнату, — Пойдешь со мной?
— С какими еще женами? — не понял я.
— С какими, с какими, Великого Жреца, конечно!
— А чего с ними сидеть?..
— Мелкий! Ты как будто вчера на свет родился! Что ж мне все тебе рассказывать-то приходится?!
Я только пожал плечами. Не хочешь — не говори! Тогда иди одна.
— Женам Сабнэка по семь-восемь лет. Одиннадцать — самой старшей.
У меня отвалилась челюсть. Я смотрел на Рыбку с открытым ртом и не знал, что и сказать.
О том, что она рассказала мне, я слышал уже краем уха от Урода — но думал, что это какие-то его религиозные метафоры, и от Хряка — но он отпускал только скабрезные шуточки по этому поводу.
Я не думал, что это НА САМОМ ДЕЛЕ так.
В нежных Рыбкиных глазах появилось что-то темное, тоскливое, она села со мной рядом и шепнула на ухо.
— Я боюсь к ним ходить одна. Мне на них страшно смотреть.
— Они что… изуродованы?!
— Да нет… Я не знаю почему. Просто потому, что они маленькие… Пойдем со мной. Пожалуйста.
Я пошел. Но мне тоже было страшно.
Жены Великого Жреца… Жены Сабнэка… Девчонки по семь-восемь лет…
— Их воровали для Сабнэка у родителей, — говорила Рыбка так тихо, что я едва-едва различал ее слова, — Те, кому что-то нужно было от него, приводили ему девчонок. Самый верный способ добиться от него всего, что захочешь.
— А когда они подрастают? — спросил я так же тихо.
— Их отделяют от других и женщинам отдают, тем, которые с детьми ходят милостыню собирать, чтобы они девчонок этих кормили и все такое. Только они все равно в пещерах всегда сидят, никогда на улицу не выходят. Таков приказ Сабнэка его жены, пусть даже бывшие, империи покидать не должны. Никогда.
— А почему?
— Потому что видели слишком много. Представляешь, если вдруг сбежит и расскажет что-нибудь людям сверху?.. Женщины, конечно, очень неохотно этих девчонок берут. Охота им кормить лишний рот, который, к тому же, пользы никакой не приносит, но их, сам понимаешь, не спрашивают.
— И что, они так и сидят в пещерах безвылазно днями и ночами, ничего не делая?
— Ага. Но они быстро умирают, Мелкий. Не знаю почему.
Может быть, их кормят плохо, чтобы избавиться поскорее?..
Я чувствовал, что меня начинает бить дрожь от этих Рыбкиных рассказов.
— Сабнэку уже все равно, что будет с теми, кто ему надоел… Он их жизнью не интересуется.
Я все-таки, наверное, сплю. Затянувшийся какой-то кошмар. Ну не может, не может все это происходить в двадцатом веке под Москвой! Неужели эти люди сверху такие идиоты, что не могут сообразить, что под самым их носом делается?! Куда их дети пропадают?
— И все эти девчонки в Москве украдены?
— Как раз из Москвы ни одной и нет. Ото всюду их привозят, со всей страны, только не из Москвы. Осторожничают.
— Со всей страны… Их что, так много?!
В пещере, куда мы вошли, их было восемь.
Восемь маленьких девчонок, тихо сидевших по своим углам.
Девчонок с недетскими лицами. Они все были очень миленькие и хорошенькие… когда-то. Но эта серьезность на бледненьких личиках, эти плотно сжатые губы… Кажется, будто взрослых людей, даже не просто взрослых, а пожилых, прошедших все в этой жизни, заключили в маленькие детские тела.
Мне было страшно.
Так страшно, как не было никогда. Даже когда Урод рассказывал мне об убитом. То, что я испытывал сейчас — это был другой страх. Это был ужас, это был кошмар. Как во сне. Да, не может наяву такого быть. Это искажение реальности, это бред.
Девчонки почти не разговаривали между собой, а если и разговаривали, то только о нем… о Сабнэке.
Никто из них не вспоминал о доме, о родителях, никто не плакал, не просил, чтобы отпустили, они словно забыли все…
После того, как я находился с ними какое-то время, мне начинало казаться, что у них просто стерли память, заставили думать, что они родились здесь под землей, родились для того, чтобы принадлежать Сабнэку.
Что этот человек делает с ними?.. Если это вообще человек, в чем я, признаюсь честно, сомневаюсь.
Я никогда не видел Сабнэка. Спрашивал у Рыбки, как он выглядит, и что из себя представляет, но она не отвечала ничего определенного. Она говорила только, что он огромный и черный…
— Негр что ли? — спросил я удивленно.
Она посмотрела на меня очень злобно.
— Сам ты негр!
Оказывается, как и все другие простые смертные, Рыбка никогда не видела Великого Жреца, кроме как на Жертвоприношении. Там, где он живет, не бывает никого, кроме самых приближенных, кому Сабнэк безусловно доверяет, ну и жен, конечно.
А на жертвоприношении он, видите ли, огромный и черный!
Кривой знает, как выглядит Великий Жрец на самом деле… Но Кривого я не видел с того самого дня, как он привел меня к Рыбке, да и особенно не горю желанием его видеть.
Все последние дни перед жертвоприношением я думал о той женщине в беленькой шубке. О той самой жертве, которая должна быть принесена.
— Где ее держат? — спросил я как-то у Рыбки.
— Она где-то у проповедников. Точно не знаю, где. Они ее как-то готовят.
— Наркотиками что ли закармливают?
— Не знаю, Мелкий… Нет, наркотиками не закармливают.
Жертва должна все очень отчетливо воспринимать. Да и потом, наркотики дорого стоят…
Я думал о ней постоянно, заставлял себя не думать и думал все равно. Она мне снилась: ее побелевшее от страха лицо и обезумевшие глаза представали перед моим внутренним взором, стоило мне только смежить веки.
Она была где-то здесь. Она была еще жива!
Я думал, что наверное могу что-нибудь сделать… Но, кроме того, что думать, я на самом деле, не мог ничего.
— Рыбка, как ее убьют? — спрашивал я, когда мы сидели без дела в ее пещере.
Некоторые мои вопросы имели обыкновение моментально выводить Рыбку из себя. Этот вопрос был из таких, как выяснилось.
Рыбка выходила из себя каждый раз, когда я спрашивал ее что-то о жертвоприношении. Я очень хорошо понимал, что ей не хочется присутствовать на нем. Как и мне. Мы оба отдали бы все, чтобы откосить… Она — потому что знает, что это такое, я — потому что догадываюсь. И еще потому, что жертва… жертва для Сабнэка доставлялась при моем участии.
Деятельном участии.
Мы оба мрачнели с каждым днем и, думается мне, Рыбку тоже мучили кошмары по ночам, но мы молчали, мы ничего не говорили даже друг другу.
Уже гораздо позже я узнал, в чем именно состояло приготовление жертвы. Ни в чем особенном оно не состояло.
Жертву держали в самом комфортабельном помещении, где было все необходимое для жизни — постель, нужник, умывальник. Жертву хорошо кормили по несколько раз в день, чтобы не дай Бог она не стала выглядеть заморенной.