Дорога в Ад — глубокая яма, почти у самой стены, три метра в диаметре, со скользкими покатыми краями, смотреть в нее жутко, гадко и омерзительно…
Прихожане — человек пятьдесят пьяных, сквернословящих бомжей.
Прибегают ребятишки-попрошайки, устраиваются поудобнее, чтобы видеть лучше, приходят их «мамаши», грызущие семечки, тихо переговариваются между собой, тоже хотят посмотреть, как кино, телевизоров-то нет у бедняжек!
Какая-то старуха приводит малышек — «жен» Сабнэка.
Этих приводят по личному его указу, дети вдохновляют его, особенно — маленькие девочки, целиком пребывающие в его власти, ему приятно, когда ЭТО происходит на глазах у детей, когда они видят ЭТО. лица у девочек — неподвижно-каменные.
Они смотрят в одну точку. Они изменяются, только когда появляется Великий Жрец.
Великий Жрец? Вот это — Великий Жрец?!
Я начинаю дергаться в истерике, в конвульсиях не то смеха, не то плача. Смешно, гадко, обидно до слез. Кривой кладет мне руку на плечо и сильно сжимает ее, так, чтобы мне было больно, чтобы я пришел в себя.
Великий Жрец…
Здоровенный мужик с копной нечесанных черных волос, гривой спадающих до самого пояса, одетый в драное женское пальто с засаленным меховым воротничком и свисающими из-под подкладки комьями ваты, грязно ругаясь, тащил за волосы жалобно хныкающую голую женщину. Похоже, ту самую, которую мы похитили в Битцевском Парке… Ужасающе-грязная, голая, в синяках, с искаженным лицом — теперь ее трудно было узнать.
А Сабнэк — он действительно был неестественно-огромен, огромен, как орангутанг, как зубр, и так же неловок, пальто на нем угрожающе трещало при каждом движении. Огромная лапища вцепилась в светлые — когда-то светлые, а теперь, из-за грязи, неопределенно-желтые волосы женщины.
Его пришествие встретил рев и гогот, вопли, смех. Я не могу с уверенностью сказать, кого приветствовала толпа: Великого Жреца или пухлотелую голую женщину, которая постанывала, ползя на коленях, обдирая колени в кровь.
…Нет, я не мог узнать в ней ту, розовощекую, в белой шубке, которая так лихо скатилась к нам в овраг — юную мамочку, счастливую женушку — она похудела и постарела за эти несколько дней…
— Помогите! Помогите! Помогите! — безостановочно верещала она, извиваясь в громадных лапищах Сабнэка с черными от грязи, обломанными ногтями.
Оглянувшись, я увидел малышек, «жен» Сабнэка, и на их лицах — те же кровожадные, дикие маски ярости, как и у всех здесь, и они тоже ждут, они смотрят на жертву горящими глазами, щечки розовеют, зубки блестят — всеобщий экстаз!
Сабнэк наваливается на визжащую девушку, начинает методично насиловать ее, женское пальто задирается, я вижу мохнатую голую задницу, ритмично сокращающуюся, и, в такт движениям, он выкрикивает:
— Ты думаешь, ты — человек? Ты — тварь! Тварь! Никто из вас от меня не скроется! Я вас всех… Всех… У меня сила! У меня — право! Вы думали, нету меня уже? Вы думали, я хуже всех? вы думали, я вас не достану?
Потом выкрики сменяются бормотанием, а бормотание жалобными всхлипами, которые даже самые сильные мужчины иной раз издают в момент соития… Наконец, задергавшись, Сабнэк скатывается с женщины. Деловито оправляет пальто и спрашивает каким-то почти что робким голосом:
— Еще кто хочет?
Хотели все.
Мерзкая солоноватая вонь выбрасываемой спермы заглушает даже смрад горящих факелов.
Мне нехорошо… Кривой придерживает меня за плечо.
Сабнэк приближается к нам. Смущенно говорит Кривому:
— Когда я трахаю их баб, мне кажется, я всех их трахаю, тех, которые думаю, что они — сверху… А когда мы до краев ее наполним — отдадим повелителю. В ней — наша сила, наша жертва…
Кажется, в этот момент меня начало безудержно рвать, но никто не обратил на это особого внимания.
— Не хочешь к ним присоединиться? — холодно интересуется Кривой.
Я трясу головой и исторгаю новую порцию желчи.
Хочу домой…
Наконец, поток желающих кончился.
Странно, что она все еще жива… Тихо стенает, свернувшись комочком, обхватив живот руками.
Сабнэк возвращается из темноты, неся в руке тесак: такими пользуются в мясных магазинах.
Ловким натренированным движением он сносит женщине голову. Голова скатывается по покатому краю в яму…
Кажется, я догадываюсь теперь, почему из этой ямы так воняет!
— Перестань блевать, Мелкий! — шипит на меня Кривой.
— Или хотя бы блюй не в мою сторону!
Сабнэк поднимает обезглавленное тело над головой и начинает раскручивать на ноги, сопровождая свои действия воплями:
— Причастие! Причастие! Примите мое причастие!
Кровь толчками выходит из перерезанных артерий, дождем крупных капель осыпается вокруг Сабнэка, а все присутствующие — даже дети! — принимаются подпрыгивать, протягивать руки, стараясь поймать как можно больше капель, обмазывают этой кровью свои лица, слизывают кровь с рук…
Меня все еще рвет, хотя, казалось бы, нечем уже, желудок пуст и сух, и мне уже кажется, что я сейчас просто вывернусь наизнанку.
Кривой выволакивает меня из пещеры, как мешок…
Неделю я болел. Есть ничего не мог… Потом Рыбка приволокла откуда-то бутылку «Альмагель А» и заставила меня ее выпить — всю целиком. В составе «Альмагеля А» есть какое-то обезболивающее… В общем, у меня так рот, язык и губы онемели, что я еще дня два не чувствовал вкуса пищи, которую впихивала в меня Рыбка.
А потом — полегчало.
— Да, Мелкий, ты меня все время поражаешь! — сказал мне однажды Кривой. — Вот уж не думал, что ты так сильно отреагируешь. Все ведь были в восторге! Даже дети… А ты?
Опозорил меня. Что с тобой такое, Мелкий?
Нет для Кривого развлечения приятнее, чем поиздеваться надо мной! Наверное, только и дожидался того момента, когда я буду способен воспринимать его слова…
Мне все равно! Пусть говорит, все что хочет…
— Если бы я знал, что ты заблюешь меня с ног до головы, а потом станешь будить меня каждую ночь своими воплями, я бы, пожалуй, не повел тебя на жертвоприношение.
Я не отвечал ему. Я мрачно смотрел в сторону.
— Настало время посвятить тебя в мои планы, — вздохнул Кривой. — А ведь я даже не знаю теперь, способен ли ты воспринимать…
— Думаешь, я спятил? — спросил я злобно.
— Ну, что-то вроде того…
— Не фига подобного! Это вы все здесь спятили! Думаешь, я не знаю, что это ты убил прежнего Аластора, а потом меня же и шантажировал!
Ну вот, понесло меня…
Я ожидал какой угодно реакции, только не смеха.
— Я тебя не шантажировал, — веселился Кривой. — Ты сам напросился. Мог ли я отказать, когда меня так просят? ну и потом, мне нужно было, чтобы ты слушался и не произносил свои вечные: «А почему?» А прежнего Аластора действительно я убил. Надо было… А потом — выволок на поверхность, чтобы не сразу нашли его, а еще лучше — чтобы его не наши нашли, а «верхние». Кто мог подумать, что не в меру любопытный Мелкий будет проходить рядом?
— А зачем ты убил его? — спросил я, про себя думая, что не к добру такая откровенность.
— Мешал он мне. И время пришло… Мне хотелось стать Аластором. Чем ближе к Сабнэку, тем больше знаешь. Тем больше возможностей у тебя в руках. Сабнэк и без того доверял мне — называл меня Данталианом, вторым человеком в его свите, в моем распоряжении были все проповедники — но мне необходимо было стать именно Аластором: вторым человеком после самого Сабнэка. и — утвердиться на этом, так сказать, посту… Чтобы меня увидели и приняли. И чтобы потом мне проще было бы справляться… Мне, конечно, далеко до этого маньяка. Но я и не собираюсь быть таким, как он. Конечно, сабнэк придумал культ, Сабнэк объединил всех, Сабнэк смог их подчинить и запугать каким-то образом. Но маньяк у власти — это, согласись, чревато! Да и потом… Какие силы, какие возможности у человека, в чьих руках все ниточки, все сведения, вся власть над этим миром — я имею в виду «нижний мир». А Сабнэк растрачивает все свои возможности на эту мистическую дребедень. Она, конечно, нужна, судя по всему… Хотя сложно судить. До Сабнэка был воровской мир, но не было Империи бомжей. Она появилась-то не так давно. С развалом Союза. А до того — их отлавливали, они не могли концентрироваться по большим городам… Теперь же — это сила! Причем — сила организованная, вопреки тому представлению, которое бытует у людей «верхнего мира». Но пока это — секта. А мне нужна — мафия! Мне, дружок, нужна выгода не духовно-экстатического, а самого что ни на есть материального плана! И никаких отрубленных голов, затраханных насмерть баб мне не нужно! И гарема малолеток — тоже не хочу… Пойми, Мелкий, из всего можно извлечь пользу, если действовать с умом! Я не смог стать чем-то значительным наверху. Но я могу стать самой большой лягушкой в этом болоте! Для этого мне надо воспользоваться Сабнэковыми начинаниями. Но при этом — убрать его. Он — видная личность. Он у них в почете… И, знаешь ли, я не одинок в своем мнении! У меня есть последователи.