Веник очень трогательно вспоминал для замечательные игрушки, привезенные Юзефом из-за границы. Каждая из этих игрушек вынималась всего только раз в году и потому появление ее ожидалось и предвкушалось, как настоящее чудо!
Одна — маленький «вертеп» — музыкальный макет пещеры, в которой родился Христос. Там были крохотные ясли с младенцем, и златокудрая Мария в голубой накидке и белом платье, и лысый коленопреклонный Иосиф, и три царя с дарами, и три пастуха — старик, зрелый муж и юный мальчик с ягненочком на руках — и еще три овечки, и коровка, и теленок, и ослик, и пухлая розовая свинка, и даже два ангела с золотыми крылышками, восседавшие на крыше «вертепа». Фигурки хранились завернутыми в папиросную бумагу, и расставлять их было привилегией Ланы, а Юзеф заводил игрушку и, ровно в полночь, маленький «вертеп» вдруг освещался изнутри невидимыми лампочками, от света которых — о, чудо! о, радость! — начинали по-настоящему светиться младенец в яслях и нимбы над головами Иосифа и Марии! И слышалась нежная музыка, перезвон колокольчиков, католический рождественский гимн… Веник до сих пор едва не плакал от умиления, когда рассказывал об этом!
Маленький «вертеп» Юзеф увез в Краков, в память о Лане.
Веник до сих пор тосковал об этой игрушке, очень переживал разлуку с ней…
Но зато другая игрушка, достававшаяся перед Новым Годом, осталась ему в личное пользование! Это была «мельница».
Круг, на котором укреплялись четыре свечи. При горении теплый воздух от свечей приводил в движение лопасти вертушки, укрепленной наверху. Вертушка приводила в движение еще два круга в основании: один, в центре — круг с вращающейся елочкой, украшенной красными шариками, серебряными бантиками и золотыми шишечками, другой — внешний круг — на котором были укреплены сани Деда Мороза, запряженные северными оленями, а за санями бежала целая вереница мелких зверушек белочек, зайчиков, барсучков и даже один ежик, завершавший кавалькаду. Все вращалось, сверкало, звенела какая-то простенькая мелодия… Конечно, новогодняя «мельница» не была такой уж волшебной, как рождественский «вертеп», но зато и любоваться ею можно было хоть всю ночь!
Правда, когда «мельница» оказалась в распоряжении Веника, она утеряла много от своей прелести: ведь теперь он сам мог заводить ее хоть каждый день, в любое время года, хоть даже в середине лета!
А о «вертепе» он по-прежнему мечтал. Увидеть его, услышать его — еще хоть раз! И чтобы засияли нимбы над головами Иосифа и Марии, и чтобы засветился младенец в яслях… Но «вертеп» хранился у Юзефа в Кракове. А Юзеф сына к себе не приглашал…
…Но пусть даже без музыкального «вертепа» — Веник все равно с детским нетерпением ждал Рождества!
Я хотела купить искусственную елку — хорошую, немецкую искусственную елку — модный набор маленьких деревянных игрушечек, стилизованных под старину, у нас с Андреем был…
Но Веник говорил, что елка должна быть обязательно живая! Свежая! Пахучая! Что выбирать елку — одна из главных рождественских радостей!
Он все время говорил о предстоящем празднике Оле. И Оля, казалось, заразилась от него радостным ожиданием! Она вообще стала гораздо лучше. Не знаю, чья здесь заслуга: Юзефа или Лилии Михайловны.
Оля стала гораздо веселее, разговорчивее, реагировала на происходящие события более или менее адекватно…
Не знаю только, как она восприняла исчезновение Андрея.
По-моему, совсем никак… Она этого просто не заметила!
Для Оли существовал только Юзеф.
Как и для меня…
В этом мы с ней были соперницами. Причем для меня это соперничество было совершенно безнадежным! Потому что Оля его единственная внучка. А я… Всего лишь женщина. У него много таких.
Да, шел декабрь…
Кривой не звонил.
Я начала надеяться, что он и вовсе не позвонит, что он забудет о нас! Как переживала я после смерти Андрея, как боялась каждого звука, каждого незнакомого лица… А теперь совсем немного времени прошло, а на смену страху уже пришел покой, и так не хочется, чтобы этот покой как-то нарушался!
Ведь у нас такая прекрасная семья — Юзеф, Веник, Оля, я… И никому из нас, по-моему, уже и не нужно мести! Только оставили бы нас в покое… Это Андрей — он горел желанием мстить, убить Сабнэка, убить того, другого, который Олю похитил в Одессе… Но Андрея больше нет, он поплатился за свою храбрость и неугомонность. А мы, оставшиеся, мы конечно же не простили, но, вместе с тем, для нас главное — не месть, не расправа, а счастье и покой! Счастье и покой для Оли! Ее окончательное возвращение в мир нормальных людей! И чтобы она пошла в школу… И чтобы у нее были друзья…
Я не знаю, конечно, что думали обо всем этом мужчины.
Но, сдается мне, они были бы солидарны со мной… Даже если бы не осмелились высказать этого вслух, боясь показаться трусами!
И не знаю, как бы все сложилось, если бы не…
Глава 9
НАСТЯ
Однажды, когда мы с Ольгой возвращались от Лилии Михайловны, когда мы уже подходили к метро, Ольга вдруг попросила меня:
— Давай, не поедем! Давай, погуляем…
Погода была не слишком располагающая к прогулкам, но я Оле ни в чем не отказывала, потому что она практически никогда ничего не просила.
Мы пошли гулять.
Под промозглым ледяным ветром.
Под колким мелким дождем.
Направление для прогулки выбирала Ольга…
Я была несколько удивлена — я не знала этих мест, этих улиц, этих дворов — а ведь Ольга шагала весьма целенаправленно, словно шла куда-то в определенное место.
Заметив мое замешательство, Оля по-детски светло улыбнулась мне и сказала:
— Я помню эту улицу… И этот сквер… мы здесь гуляли с мамой. С моей мамой. А вон в том доме, вон в том дворе жила мамина подруга… Зайдем? Хотя бы во двор? Там был гриб-мухомор в песочнице и смешные качели с деревянными медвежатами… Я хочу посмотреть, остались ли они…
Я была поражена — до сих пор Ольга никогда не вспоминала свою маму и я была уверена, что она считает мамой МЕНЯ!
Я даже не обратила внимания на то, что и двор, и дом выглядят какими-то неживыми…
Ольга тянула меня за руку.
И я пошла за ней.
Никаких качелей во дворе не было!
А гриб — был… Но определить, мухомор ли он, было уже невозможно: краска с него облезла, шляпка растрескалась и разбухла от воды. Песочница была полна строительного мусора… А «дом маминой подруги» пялился на меня черными провалами пустых окон!
Я оглянулась на Олю…
Я хотела что-то сказать…
Поскорее увести ее отсюда…
Как вдруг — Ольга вырвала свою ручку из моей руки и бросилась бежать через двор к полуразрушенному дому, нырнула в подвал!
Догнать ее я не успела.
Остановилась у жутковатого вида дыры, в которую нырнула Ольга. Из подвала веяло холодом, кислой гнилостной вонью…
И ужасом! Там было так темно… Да и вообще — темнело стремительно…
Мне захотелось скорее удрать отсюда.
Но не могла же я бросить девочку!
Юзеф убил бы меня…
И я принялась ее звать… Долго звала! насмешливое эхо откликалось мне из темноты подвала.
Я поняла, что придется спуститься туда.
И полезла, преодолевая страх и брезгливость, продолжая звать Ольгу!
Ольга не откликалась…
Но глаза мои быстро привыкли к темноте, и темнота уже не была такой уж кромешной, она стала темно-серой, и я начала различать какие-то стены, арки, амфилады комнат… Странное здание! Я пошла, придерживаясь за стену, поминутно боясь провалиться в какую-нибудь яму.
Меня тошнило от страха и от жуткой вони…
А тут еще и шевелилось что-то рядом, в темноте…
Крысы?
Или…
А что здесь может быть еще?!
Я снова принялась звать Ольгу, теперь уже в моем голосе против воли зазвучали истерические нотки, а эхо стало еще звучнее, словно где-то рядом была большая глубина…
…И вдруг она откликнулась мне!
Это действительно был ее голосок, а не эхо!
— Мамочка! Мамочка Настя! Иди сюда… Вытащи меня отсюда! Я больше не буду…