— Еще сорок ртов в городе, княже, — хмуро сказал Лют. — У нас еды на месяц, потом будем свои сапоги варить.
— Знаю, — отмахнулся Самослав.
— Почему ворота не заваливаем? Скоро таран подтянут, — допытывался боярин.
— Не спеши, — пресек Само его расспросы. — Нужны мне ворота, успеем завалить.
— Ждем чего-то? — жадно спросил Лют.
— Ждем, — кивнул князь. — А вот если не дождемся, то конец нам тут всем придет. И заваленные ворота не помогут.
— Великий хан, беда! — оборванный парень лет шестнадцати, что прискакал сюда из кочевий, смело глядел в глаза тудуну. Воин растет. Не побоялся по следам войска пройти, и злую весть принести. Пощадили его словенские стрелы, от ран которых хворают две сотни воинов, а еще столько же ушли навстречу богам.
— Говори! — нахмурился Турсун. До сих пор всё шло, как надо. Сопляк, что построил этот город, оказался не волком, а бараном. А это значит, что совсем скоро с него снимут шкуру, а его мясо пойдет в котел.
— Полукровки разгромили мое кочевье, великий хан, — ответил парень. — Воины ушли в поход, а дома остался один муж из пяти. Налетела сотня всадников и перебила всех. Наши стада погнали на север, к Дунаю. Я успел ускакать, чтобы предупредить тебя.
— Когда это случилось? — взревел хан.
— Я скакал сюда десять дней, мой хан, — ответил паренек. — Я из племени консуяр.
— Далеко! — удивился Турсун. — Эти крысы ушли далеко от своих земель. А что с другими племенами?
— Я не знаю точно, мой хан, — потупился парень. — Но, я видел по дороге убитых родичей. От наших земель до Дуная три дня пути. Они не могли пройти незаметно. И еще… Они угнали только лошадей. Я вернулся назад, когда они ушли. Они не тронули баранов, но табун лучших коней увели с собой.
— Да зачем им бараны? — раздраженно сказал хан. — Что они будут с ними делать? Они хотят посадить в седло всех, кто может держать лук. Это же и так ясно. Иди в лагерь, парень, найди своих родных. Мы отомстим за твою семью.
Турсун сжал в руке чашу с медом, который цедил сквозь зубы. Нужно спешить. Если это то, что он думает, то все может закончиться очень скверно. Да! Нужно послать глашатая к стенам города. А вдруг?
Не прошло и получаса, как всадник на низкорослой лошадке неспешно двинулся к воротам, а к его копью был привязан белый лоскут. Стрелять в него не стали, а вместо этого позвали князя, который поднялся над частоколом так, чтобы его было видно.
— Говори! — сказал Само.
— Я пришел передать тебе слова моего хана, словен. — Обрин говорил почти без акцента. — Откройте ворота, отдайте оружие и все, что есть в городе, и тогда вы останетесь живы. Если ослушаетесь, мы возьмем город, и тогда вы все умрете жестокой смертью.
— Это все? — спросил князь со скукой в голосе. — Поезжай назад и передай своему хану. Город мы не сдадим, но я готов с ним договориться. Пусть приходит сюда. Я клянусь Перуном и Яровитом, что ни одна стрела не полетит в его сторону.
— Ты услышан, словен! Я передам твои слова хану. — Обрин развернул коня и поскакал в лагерь, аккуратно объезжая горелые бревна, что когда-то были домами в городском посаде. Пройти две сотни шагов пешком урожденному всаднику даже в голову не пришло.
Тудун выдержал время. Негоже ему мчаться на зов раба. Но и послушать, что он скажет, было интересно. Увидеть врага своими глазами всегда полезно, а послушать его полезней вдвойне. И вскоре хан с небольшой свитой подъехал к воротам, которые со скрипом отворились. Навстречу ему выехал молодой парень в странном доспехе и в шлеме, изукрашенном золотом и чеканкой. Светлые усы свисали почти до голого подбородка, что несказанно удивило хана, носившего густую бороду.
— Что ты хотел сказать мне, раб? — презрительно спросил его Турсун.
— Тот парнишка из кочевья уже добрался до тебя? Ну, тот, у кого вырезали родственников? — задал Само неожиданный вопрос.
— Откуда ты знаешь? — выпучил глаза хан.
— Это я приказал пропустить его, — без ложной скромности ответил Само. — Ни одна стрела не полетела в его сторону. Вдруг ты не знал об этом.
— Так это твоих рук дело? — нахмурился хан.