— Молодец, Бури! — хан хлопнул своего нукера по плечу и насмешливо обратился к Добряте. — Мне уже замочить свежие ветки, мальчик? Бить по спине не буду, не заслужил. Получишь по заднице, как ребенок, который украл у матери лепешку.
— Я заберу вот этого! — Добрята ткнул в жеребца нукера, что был справа от хана.
Парень вышел на позицию, сделал несколько вздохов, а потом, зажав в ладони пять стрел разом, выпустил их по мишени за три удара сердца. Одну за одной. Воины Уар, раскрыв рот, смотрели, как с сочным чавканьем стрелы, одновременно висевшие в воздухе, впились в мишень. Они легли так тесно, что их можно было накрыть ладонью, и кочагиры, получив привычное развлечение, злорадно заорали, подбрасывая шапки. Ирхан, посрамивший надменных богачей, увешанных золотом, надолго стал их героем. Нищее племя, они немногим отличались от детей, и радовались точно так же, от всей души, не скрывая эмоций.
— Как ты это сделал? — ошеломленно спросил Эрнак. — Я отдам тебе коня, если ты сможешь это повторить.
— Он уже победил, хан, — спокойно сказал Бури, снимая тетиву с лука. — Парень хорош. Такого стрелка нет даже у самого великого кагана.
— Да, — поморщился хан. — Мое слово был сказано. Но ему просто повезло.
— А сейчас? — спокойно произнес Добрята, который повторил свой выстрел, превратив баранью тушу в огромного ежа.
— С ума сойти! — пробормотал Эрнак. — Твой отец прав! Бог Тенгри и, впрямь, даровал тебе глаза орла. Никогда не видел ничего подобного.
Тудун был, в общем-то, неплохим человеком, и умел признавать поражения. Он ехал сюда, готовый содрать кожу со старика Онура, а теперь одобрительно хлопал по плечу его сына, рожденного от словенской рабыни. Он разделял веселье кочагиров, восхищаясь воинским умением мальчишки. Для него искусный воин не мог быть плохим человеком, ведь сами боги отметили его.
— Мальчишка получит отличного коня! — крикнул он толпе, которая гомонила и обсуждала происходящее. Теперь пересудов будет на несколько лет, а эта история покатится по степи от кочевья к кочевью, от костра к костру…
— Режьте еще баранов, — сказал Онур. — Пусть все сегодня порадуются вместе со мной. Ты не возражаешь, мой хан?
— Конечно, нет, — пожал тот плечами. — И я с удовольствием выпью за твоего сына. Он славный воин. Кстати, у тебя есть мёд, почтенный Онур?
— Немного найдем, — подмигнул тот.
Он покривил душой, и мёда ему хватило на то, чтобы упоить до потери сознания и самого тудуна, и его нукеров. Теперь они храпели на разные лады, валяясь в разнообразных позах рядом с достарханом, заваленным объедками.
— Слушай, отец, — негромко сказал Добрята, обгрызая холодное мясо с бараньей лопатки. — А ты здоров врать, оказывается. А когда про госпожу Эрденэ начал рассказывать, то даже я чуть не поверил. Я потом жупану Арату расскажу, как он свою вторую жену отсюда связанной увозил. Он живот со смеху надорвет. Я слышал, что твоя дочь окружена почетом в мораванских землях. Она же дочь хана!
— Да, я знаю, — махнул рукой польщенный Онур. К разговору с тудуном он готовился не один месяц, понимая, что он неизбежен, и долго шлифовал каждое слово, каждую интонацию, и каждый жест. — Моей дочери повезло с мужем. И я скоро в девятый раз дедом стану. Великое Небо забирает моих детей, но взамен дарит много здоровых внуков. Надо принести богатые жертвы за эту милость. А насчет вранья ты не прав. Не вранье это. Вранье — дело постыдное, оно нужно тому, кто преследует этим обманом свою выгоду. А разве я сделал плохо, когда сберег столько жизней своих родичей? Значит, не вранье это, а военная хитрость.
— Это тебе князь сказал, — понимающе кивнул Добрята.
— Ну, князь, — не стал отрицать очевидное Онур. — Умного человека грех не послушать, может, сам умнее станешь. Кстати, я тебе не советую больше так себя с тудуном вести. Знай свое место, мальчишка.
— Думаешь, он теперь заберет меня с собой? — спросил Добрята.
— Должен предложить, — пожал плечами Онур. — Думаю, захочет похвалиться кагану, что в его землях такой лучник есть. Пойдешь с ним?
— Позовет, пойду, — кивнул Добрята. — Чего тут сидеть, вшей кормить.
— Думаешь, там вшей меньше? — удивленно спросил Онур. — Да сам великий каган от них только шелковой одеждой и спасается. А гнид ему рабыни вычесывают, я сам видел. Маслом оливы волосы густо смазывают, а потом расчесывают частым гребнем.
— Не люблю я их, — поморщился Добрята. — Да и князь грязнуль сильно не одобряет. Говорит, что если человек сам грязный, то и в делах у него грязь.