А вот для князя Самослава это место имело огромное значение. Именно тут закончится путь караванов по Дунаю. Дальше они пойдут посуху через Наисс, Сердику, Филиппополь и Адрианополь[42] прямо в столицу. Этот путь был важен для него. Ведь китайского шелка больше не будет, а в Империи он есть, и прекрасного качества. Сто лет назад кто-то украл его секрет вместе с коконами тутового шелкопряда, а великий Юстиниан объявил государственную монополию на его производство. Пока эта драгоценная ткань шла в Галлию через Марсель, но получать имперские товары, прошедшие через половину мира и руки мытарей короля Хлотаря! Увольте! Цена ромейских товаров, которые потекут в Новгород полноводной рекой, будет втрое ниже, чем за них же, но полученных кружным путем, со всеми причитающимися взятками, пошлинами и грабежами обнаглевших от безнаказанности королевских графов.
— И зачем тебе эти руины? — совершенно искренне удивился Кубрат, когда они отошли на юг от бывших земель племени Уар.
— Город поставлю, — пояснил Само, — только не на правом, а на левом берегу Дуная. Не хочу с императором ссориться. Тут порт будет, склады, постоялые дворы и харчевни. Тут купцы будут останавливаться. Кстати, не хочешь свое золото в дело вложить?
— Чего? — выпучил глаза Кубрат.
— Я тут много всего построю, и это будут хороший доход приносить. Ты можешь в долю войти, и каждый год деньги получать.
— Я воин, а не торговец, — гневно выпрямился болгарин. — Не к лицу хану заниматься таким презренным делом. Мое дело — война!
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Самослав. — Я не такой гордый, как ты. Торгую понемногу.
— Не поймут меня, — пояснил Кубрат. — Нет чести в том, чтобы торговать. Презирать будут такого хана, а нукеры уйдут к более достойному.
— Да-а! — сочувственно протянул Самослав. — Тяжело тебе приходится. Но ты можешь деньги вложить, а я никому не скажу.
— Нет! — до боли сжал зубы Кубрат. — Духи предков все видят. Они не простят меня. Хан не может быть торговцем. Ни за что! Позор это великий!
— Ну, смотри, — пожал плечами Самослав. — Я предложил.
— Город-то как назовешь? — поинтересовался вдруг Кубрат.
— Белград, — ответил Самослав, который не стал придумывать ничего нового, и воспользовался привычным названием. — На левом берегу Дуная все равно ромеев почти не осталось. Так что, думаю, название приживется.
Князь был доволен. Он выгреб из аварских хрингов тонны золота, повторив то, что сделал в реальной истории Карл Великий, дав с его помощью толчок неслыханному процветанию, которое много позже назовут «каролингским возрождением». А Кубрат… Ну, что Кубрат? Зачем ему столько? Ему и так вся степь теперь завидовать будет. Одни танцовщицы чего стоят! Ни у кого таких нет!
Глава 41
Январь 627 года. Новгород.
Гигантское, наспех собранное государство, вело себя своенравно, словно не желая подчиняться странному изгибу судьбы, где рабы и господа если не поменялись местами, то уж точно стали равны. Оно бурлило, словно какое-то странное варево в гигантском котле, куда нерадивая хозяйка набросала всего без разбора. Чудовищный погром, который устроили осенью оставшимся в степи сильным племенам всадников, замирил степь. Но надолго ли? Часть побежденных племен откочевала за Дунай, присоединившись к Кубрату, некоторые ушли за Альпы, в Италию, а оставшиеся приняли свою новую судьбу, и своего нового повелителя. Отрезанная голова великого кагана лучше всяких слов говорила о том, кто теперь тут главный. Степные племена истощили свои силы в бесконечных войнах, лишивших их самых сильных и самых храбрых. Хринги, стоявшие по всей Паннонии каждые 15–20 миль, были взяты штурмом и сожжены, а их содержимое на множестве телег поехало в хранилища Солеграда, Новгорода и в причерноморские степи. Там тоже было немало золота, привезенного из десятков набегов и войн. Войско Самослава выросло в том походе. Мелкие кочевые народцы, которые почуяли ветер перемен, пронесшийся по степи, поспешили присягнуть новому кагану, и с превеликим удовольствием примкнули к его армии, чтобы поживиться добром тех племен, чьего имени еще совсем недавно страшились. Гордые аварские ханы надели на шеи серебряные цепи и вошли в состав высшей знати столь же огромного, сколь и рыхлого княжества. Никто не понимал, как теперь будет строиться жизнь, уж больно разные порядки были в степи и в лесах, но пока все замерло в мирном равновесии, какого не было в этих землях уже несколько столетий. Ханы покорно склонили головы, но в глубине души решили жить так, как жили их предки, с опаской поглядывая на нового повелителя. Глядишь, все еще повернется в другую сторону.