— Эти земли мои! Я потребую суда по старому обычаю[8]! — гордо поднял голову Дагоберт. — Старейшие люди франков рассудят нас.
— Ты грозишь мне судом? — удивился Хлотарь. — Мне? Хорошо, будет тебе суд. Как только вернемся из похода и сыграем твою свадьбу.
— Из похода? — вскинулся Дагоберт. — Какого еще похода?
— Какие-то разбойники на десяти кораблях разграбили и сожгли Руан, — горько ответил король. — То ли юты, то ли саксы, то ли еще какие-то германцы-язычники. Епископу Хидульфу разбили голову топором, словно какому-то сиволапому мужику! Видишь, как ты покарал тех налетчиков, сын? Любая шваль считает, что может безнаказанно грабить мои города. Теперь мне самому придется отбивать нападения со всех сторон, вместо того, чтобы уничтожить зазнавшегося князька вендов. Мы выходим завтра, Дагоберт, но сердце подсказывает, что это бессмысленно, их там давно уже нет.
Глава 25
За три недели до этого разговора. Окрестности Руана. Нейстрия.
Неспешный плеск вёсел далеко разносился по речной глади, подернутой нежной дымкой утреннего тумана. Плеск рыбы, схватившей жука, упавшего с ветки, да пение птиц — вот обычные звуки в это время. Небольшие деревушки, разбросанные по берегам реки, спали сном праведника. Ведь еще не пропели петухи, а солнце пряталось за горизонтом, крася в розовый цвет взбитый пух облаков. Легкий ветерок качал кроны огромных дубов, растущих по берегам, а шелест листвы убаюкивал неспящих гребцов. Длинные корабли непривычного вида с высоко поднятой кормой и носом шли вверх по Сене, повторяя капризные изгибы ее русла. Острые носы резали воду, словно ножи, разгоняя тугую волну, неспешно затухающую у сонного берега. Первый корабль был украшен резной головой дракона, показывая всем, что именно на нем плывет ярл. Паруса были спущены, ни к чему они здесь, да и ветер сегодня не помощник, он дует прямо в лицо Эйнару, который пристально вглядывается вдаль. Руль на корме ведет тяжелый корабль, где четыре десятка гребцов ворочают веслами так, словно не люди они, а какой-то точный механизм. Казалось, воины и дышат в унисон, толкая драккар вперед по безмятежному зеркалу реки. Дорога в эти земли была уже известна, ведь осенью ярл Эйнар приходил на местный торг, где неплохо сбыл меха. Торговля — это хорошо, но зачем торговать, если можно взять бесплатно? Особенно здесь, в тихом зажиточном захолустье, куда даже воинственные бретоны больше не ходят, устрашенные силой франков.
В песчаный берег, где стояли лодки горожан, привязанные к кольям, со скрипом врезались острые днища кораблей. С их бортов начали молча прыгать в воду крепкие бородатые мужики с топорами и копьями. Они тащили грубо сколоченные лестницы, которые изготовили из жердей, срубленных выше по течению. Воины побежали к городским воротам, не обращая внимания на дома в небогатом предместье. Они сюда вернутся потом, когда возьмут город. Стены в два человеческих роста высотой десяток воинов перемахнул мигом. Двое франков, дремавших на воротной башне, встрепенулись было, но поздно. Лезвие топора, летящее в голову — это было последнее, что они видели. Ворота со скрипом отворились, впуская в город ужас, неведомый до этих пор.
Истошный крик воина пробудил спящий город, и на улицу посыпались сонные обыватели. У многих в руках было оружие. Графская стража была изрублена в первые же минуты, а по улочкам города разлилась безжалостная орда из четырех сотен викингов. Все, кто пытался оказать сопротивление, были убиты на месте. Кое-где соседи сбивались в кучки, пытаясь задержать неукротимый поток ярости, но все было тщетно. Сомкнутый строй копейщиков, укрытый щитами, сносил горожан за считанные мгновения.
— Снорри! Веди своих к церкви! — ревел ярл, который тряс окровавленным мечом. — Скольм! Хедин! К дому епископа! Да не трогайте вы баб, дурни! Успеете еще!
Викинги с хохотом задирали юбки визжащим от ужаса горожанкам, валили их на землю и насиловали тут же, наскоро утолив похоть. Только приказ ярла остановил их. Но не жалость двигала Эйнаром, вовсе нет. Сначала дело, а развлечения потом. В городе полно еды и вина. Они сначала вырежут всех, кто способен оказать сопротивление, а уже потом повеселятся, как следует.
Двери церкви затрещали под ударами топоров. И вот уже вскоре из городской базилики вытащили кресты, кадила и ободранные оклады икон. Перепуганный до икоты дьякон, которого волокли за бороду, дрожащими руками открывал кладовые с припасами и вином. Прихожане не забывали церковь, щедро одаривая ее.
8
Такого рода суд восходил к древнегерманскому обычаю, когда королей судил съезд знати. В это время еще существовал, так как король у франков не был абсолютным монархом, а считался племенным вождем.