Русоволосая девушка в длинной белой рубашке позвала:
— Отче, отче, Кий с ребятами вернулся!
Из большой хижины, которая стояла посередине поселка, вышел Тур, приложил руку ко лбу, напротив солнца, чтобы лучше разглядеть прибывших.
За ним на площади собрались родовичи — старшие и младшие, седые деды и стройные жилистые парни, сгорбленные бабушки и розовощекие девушки, подростки и совсем малые дети, которые только что поднялись на ноги. Высыпал весь род. Никто, иногда даже сам Тур не мог определить степень родства кое-кого из этих людей с семьей старейшины. Жили они здесь издавна, и к каждому из них все привыкли.
Девушка помчалась навстречу братьям.
— Что привезли из степи, ребята? Кий прижал девушку.
— Ничего, Лыбедька! Только гостей. Отдаем их в твои руки — присмотри за ними! — и показал на уставших исхудавших уличей. А потом прибавил: — Позови волхва Ракшу — пусть придет: раненого привезли!
Лыбедь побежала.
К приезжим подошел старейшина. Его обеспокоенный взгляд упал на незнакомых женщин и отрока, который едва держался от усталости на ногах, на взмыленных коней, на диковатого гунна со связанными руками и вдруг вгляделся к измученному лицу, которое выглянуло из походных нош.
— Князь Добромир? Откуда? Каким образом? — и, заметив, что тот едва дышет, повернулся к Кию. — Что с ним?
— Гунны разгромили уличей, отче. Тур вздрогнул.
— О милостивые боги!. Не может этого быть!
— Но это так, отче, — Кий пожал плечами. — Не прошло и недели, как это случилось. Почти вся дружина князя Добромира погибла. К счастью, княгиня, княжна и княжич спаслись.
— Какие же намерения гуннов?
— Одним богам это известно. Князь Добромир думает, что каган Ернак хочет возобновить гуннское государство. Из Мезии[18] он перебрался на левую сторону Дуная и, чтобы соединиться из акацырами, которые кочуют около моря, ударил на уличей, потому что они стояли на его пути. А когда две гуннские орды соединятся, то…
— Пойдут на нас?
— А кто им тогда воспрепятствует?
— Действительно, некому, — задумчиво сказал Тур. — Тиверцы, если до сих пор еще не разбиты, сами страшатся, как бы Ернак не пошел на них.
— Гуннские разъезды в ближайшие дни могут быть здесь и разнюхают, что мы не готовы к отпору. Может, поедем к князю Божедару и отвезем ему пленного?
— Отвезем. И пошли гонцов по всем полянским родам — пусть предупредят об опасности!
— Ладно, отче.
— Ну а теперь — давайте князя Добромира в дом. Но осторожно! Чтобы не навредить ему.
Волхв Ракша снял с плеча кожаную сумку, положил ее на скамью, в ногах князя Добромира, и сурово глянул на пеструю толпу, которая заполнила полхаты. Густые седые волосы, перевязанные через лоб шнуром, спадали ему на плечи и на спину, тяжелой копной всклокоченные на голове.
Всем стало страшно. Никто не хотел встретиться с пронзительным взглядом старика. Как знать, что у него в мыслях!
Передние попятились, напирая на тех, кто стоял около порога. Кто-то кому-то наступил на ногу, кто-то кого-то толкнул. Послышалось приглушенное ойканье.
— Идите отсюда прочь чада! — загудел сердито старик и замахал на людей руками. — Пусть останутся только Тур, Кий, княгиня и Лыбедь!
Толпа зашевелилась. Родовичи начали поспешно выходить на улицу. Одна Цветанка несмело подступила к волхву.
— Деду, а мне можно остаться? Это мой отец, — и взглядом показала на раненого.
— Отец? — Ракша погладил девушку заскорузлой ладонью по давно не расчесываемым косам. — Нет, отроковица, тебе тем более нельзя здесь быть. Иди погуляй немного!
Цветанка вышла.
Ракша вынул из маленьких круглых окошек тряпочные затычки, и в хату ворвался яркий солнечный свет. Приблизившись к князю Добромиру, долго всматривался в него, что-то, бормоча себе под нос.
Князь лежал на широкой скамье, застеленной шерстяным одеялом. Трудно дышал. На колдуна не обращал никакого внимания. Только раз открыл помутневшие глаза и пристально глянул на старика долгим пытливым взглядом, а потом опять закрыл веки.
Тем временем Ракша начал что-то припевать и притопывать ногами, обутыми в кожаные сморщенные лапти. Дальше пение усиливалось, а танец ускорялся. Волхв поднял вверх узловатые руки, посыпал голову, так что чуб сзади развеялся, как льняное волокно и вдруг пустился в быстрый танец. Кожаные лапти глухо затопали по смазанному глиной полу. В ритм танца из уст старого срывались какие-то малопонятные слова-заклинания, что, как удары бубнов, подстегивали его и вынуждали пританцовывать все быстрее и быстрее.