Он не мог скрыть радость от успеха, и ему хотелось сделать приятное, смущенным неудачей, братьям. Бросив повод своего коня Щеку, он побежал к корявым зарослям боярышника.
— Какой еще ребенок наш Хорев, — сказал задумчиво Кий. — Будем беречь его, Щеку, от злого глаза, недобрых духов и разной напасти!
— Пусть бережет его Световид, — согласился Щек. — А мы глаз с него не спустим!
Хорев исчез за кустами. А через какое-то время оттуда донесся его приглушенный и взволнованный голос:
— Кий, Щек, ко мне! Ко мне!
— О боги! Что там случилось? — воскликнул встревоженно Кий. — Неужели мы своим разговором наслали на парня злые силы?
Оба старших брата вместе ринулись вперед. Обдирая кожу о колючки, пробрались сквозь заросли боярышника, шиповника и хмеля и очутились над глубоким обрывом. Здесь увидели Хорева, который из-за куста смотрел вниз.
— Ну, что там? Чего звал?
Хорев повернул к ним побледневшее лицо.
— Посмотрите, чужестранцы!
И он острием копья показал в глубину темного оврага.
Гунны
В полночь из-за далекого, покрытого ночной мглой небосклона выкатился круглый красноватый месяц и скупо осветил страшное кровавое поле брани.
На широком холмистом поле, поросшем серебристым ковылем и остропахнущей терпкой полынью, темнели кучи мертвых тел, блуждали оседланные кони, которые потеряли своих хозяев, раздавались приглушенные стоны раненых, слышались проклятия и хрипы умирающих. Везде лежало беспорядочно разбросанное оружие — луки, копья, сабли, щиты, булавы, короткие крицы[6] и бронзовые мечи, их никто не собирал: побежденным было не до того, а победители, закончив битву поздно вечером, по-видимому, отложили это занятие до следующего дня.
Месяц медленно поднимался все выше и выше, безразличным мутным глазом поглядывая на то, что делается на земле.
Неожиданно из окутанной туманом степной балки вынырнул невысокий простоволосый отрок в белой вышитой рубашке, подпоясанный узким ременчатым поясом, и, крадучись начал приближаться к полю брани.
Здесь, на бугорке, он остановился, высунул из бурьяна, как суслик, вихрастую голову и осторожно огляделся вокруг.
Дозорных нигде не видно. Зато вдали, на пологом берегу неширокой реки, отрок увидел враждебное стойбище. Там горели костры, озаряя островерхие шатры и телеги с пожитками, ржали кони, ревели верблюды. Легкий ночной ветерок доносил сладковатый запах конины, которая варилась в казанах.
Отрок некоторое время выждав, а потом, опять нырнув в бурьян, крадучась начал перебираться от одной кучи тел к другой, где побежденные лежали вперемешку с победителями. Часто останавливался, заглядывал в искаженные смертью и болью лица погибших и раненных но, не найдя того, кого искал, переползал дальше.
Немало времени потратил он на эти поиски. Бросался то в одну сторону, то в другую. Месяц помогал ему — поднимался все выше и выше и светил все щедрее и щедрее. Но отрок в отчаянии только разводил руками — в какое лицо не заглянет, не тот, кого он ищет! Не тот.
В конечном итоге устав и отчаявшись, сел на землю и охватил голову горячими ладонями.
Сидел долго, не зная, на что отважиться. Не переворачивать же всех убитых, потому что их здесь сотни, если не тысячи.
Вдруг он услышал стон. Такой тихий, что мог бы потеряться среди многих других, если бы не показался парню очень знакомым и не пронизал сердце радостью и надеждой.
Отрок мигом подхватился и, забыв, что надо прятаться от враждебного дозора, ринулся к достаточно большой куче тел, откуда доносился тот стон. Быстро расбросал убитых, которые лежали сверху, и увидел немолодого уже воина в окровавленной рубашке.
— Отче! Князь! Ты? — вскрикнул радостно. — Живой? Слава Даждьбогу и Перуну! Слава Купаве и Велесу и всем богам — живой! Живой уличский князь Добромир! Живой отец мой!
— Боривой, сынок, помоги мне подняться.
Отрок помог и только теперь, когда отец сел, с ужасом увидел, что тот изнывает от ран: левая нога выше колена пронизана копьем, а в груди торчит гуннская стрела.
— Ожидай, отче! Я сейчас позову наших на помощь! — и Боривой, приложив ладони ко рту, закрякал дикой уткой.
В ответ тоже послышалось:
— Кря, кря, кря!..
— Идут… Дубок, Горицвет и Всеслав, — объяснил он. — А около коней остались мать и Цветанка. Вот и все, кому посчастливилось спастись. Братья мои, княжичи Богомил и Гордомысл, говорят, погибли. Горицвет видел, как гунны посекли их саблями. Стрый[7] Пирогаст и вуй [8] Братислав полегли тоже, — я нашел их мертвые тела, когда искал тебя. Все лучшие мужья наши положили головы — и Хранимир, и Стоян, и Русота, и Живослав, и Рябовол. Не ведаю, или и остался кто. Может лишь те, кому посчастливилось убежать в степь…