— А это я, сынок, — подъехав, сообщил боярин, — глядя на тебя, тоже решил детство вспомнить, руками задавить. Ты чего на волка-то прыгнул?
— Так получилось. Времени не оставалось для замаха. Он мне чуть коня не зарезал. В общем, деваться было некуда.
— Молодец, сынок! Иной ведь коня бы лучше отдал… — Боярин спешился, оглядел добытых зверей. — Крупные твари… Эк ты их, одним ударом. Пахом!
— Да, боярин!
— Шкуры со зверей сними, да в светелке сыну постелешь. Такой добычей гордиться не грех. Пусть теперь у Андрюши под ногами валяются. А этому, матерому, голову отрежь, и у стремени его повесь. Там пускай теперь скалится. Глянь, Вторуша, а волков-то пятерых завалили!
— Зябко чего-то, — передернул плечами Андрей. — А еще волков тут нет? Как-то больно быстро все кончилось.
Все опять засмеялись.
— Ты токмо при смердах деревенских такого не скажи, — попросил боярин. — Решат, будто ты это зверей на их голову скликаешь. А что до охоты… Ну, коли ты по баловству сему заскучал, можем завтра прокатиться, зайцев погонять. Матушку с собой возьмем — тоскливо ей, небось, в четырех стенах.
К обижаемой волками деревне охотники вернулись спустя час — торопиться было некуда, а потому ехали они неспешным походным шагом. Возле колодца скинули добычу, распугав сидящих на лавке старушенций. Спешились, отпустили подпруги. Вторуша кинул в черную глубину кадушку, через несколько мгновений вытянул на свет зеркало теплой чистой воды.
От домов опять начали подтягиваться смерды. К тому времени, когда охотники, пустив кадушку по кругу, утолили жажду, вокруг собрались, наверное, все обитатели селения.
— Глянь на этих матерых, Ерема, — с тайной гордостью указал боярин. — Сын мой в одиночку взял. Одного и вовсе руками. Похоже, смертны твои разбойники, хитрец ты мой. Обычному кистеню поддались.
Народ изумленно охнул, начал креститься. Андрею даже горячо стало от восхищенных взглядов.
— Мы же их гоняли, батюшка, — скинув шапку перекрестился седой крестьянин, который, видимо, считался здесь старшим. — Не раз ходили, искали.
— Видать, так искали, Ерема, что найти не могли.
— Заговоренные они все же, боярин, — опять перекрестился мужик. — Ей богу, заговоренные. Как бы прятались так долго, коли не заговоренные? А ну, перекинутые все же?
— Видишь, связанный один дергается? Оставь себе да пригляди, допроси с пристрастием. Коли обратно человеком станет, можешь кол осиновый в сердце забить, дабы не плодилась нежить всякая. А что тебе расскажет, через неделю поведаешь, как оброк в усадьбу привезешь.
— Ужель через неделю, боярин? — удивился Ерема. — Грязник же еще!
— Ты по сторонам посмотри, грешник. Какой же грязник, коли снег вокруг? Полузимник, считай, пришел — ноябрь по-христиански.
— Мы, боярин, с волками-то за скот боялись сильно. Сена совсем не заготовили…
— Ой ли, Ерема? Завсегда ты себе на уме был!
— Вот те крест, боярин! Вот же они, звери, нечто не веришь?
— Ладно, грешный, — вздохнув, махнул рукой Василий Ярославович. — Медом возьму.
— Дык, боярин… И в лес ходить было боязно… — Имея на руках неоспоримые факты «форс-мажора», старшина всеми путями пытался выбить хоть какую-то поблажку.
— Устал, верно, добрый молодец? — Андрей вздрогнул от неожиданности, но это была всего лишь девица. Та самая, с голубыми глазами и острым носом, что выглядывал из белого пухового платка, окаймляющего лицо. — Испей кваса домашнего. И благодарность за избавление от напасти прими.
— Спасибо… — принял ковш Зверев, но его руку тут же перехватил вездесущий Пахом:
— Не тому даешь, красавица. Боярин пить просил. Ему и неси.
Белый вывернул рукоять ковша из руки воспитанника, вернул селянке. Та, сверкнув взглядом, шагнула к Василию Ярославовнчу, но тут же оступилась и упала, пролив желтый квас на снег. Вокруг засмеялись над ее неуклюжестью, и девушка побежала к дому.
— Ты чего, дядька? — не понял Андрей. — Ничего не просил боярин!
— Неужто не уразумел? Приворотного зелья она принесла. Оттого и разлила. Не хотела старого, хотела молодого.
— Почему ты так решил?
— Дык, не на всех ведь принесла, тебе одному.
— Странно. Правда, странно… Как же она сама не догадалась, что заподозрят?
— А вы, молодые, вечно себя мудрее нас, стариков, мните. Да и ты ведь не догадался, барчук? Могло и получиться.
— А наказание за такие шутки у вас… У нас не полагается?
— Поди докажи, — пожал плечами Пахом. — Яду ведь нет, а прочее не проверить.
— А-а-а…
Наличие такого понятия, как презумпция невиновности, приятно удивило Зверева. Раз для обвинения ведьмы нужны какие-то доказательства, а не просто столб и куча хвороста — значит, здешний мир не столь уж и дик. Значит, тут и суды наверняка есть, понятия морали и аморальности. Не только меч и звание все решают.