Его голос был мягким, но глаза холодно скользили по лицам. Так. То, что он и ожидал: замешательство. Многим явно хотелось бы вернуться к разговору о тоннелях кхонгов.
Полог откинулся, и стремительно вошла Янира. Они не виделись после той ссоры на поле боя, и Илуге почувствовал неуместный, предательский прилив гордости: Янира в своем наряде, лишь незначительно отличавшемся от одежды рядового воина, была словно бы безмолвным подтверждением сказанному. Рыжие волосы забраны под шлем, синие глаза тверды, пальцы сжимают пустые ножны, как это часто машинально делают воины, когда им приходится отдавать свой меч у входа в юрту угэрчи.
Смотрите, как выглядит преданность…
– Ты вызывал меня? – она остановилась в трех шагах, вытянувшись, словно струна.
– Построй своих женщин у входа, – коротко приказал Илуге. Лицо его было абсолютно непроницаемым.
В глазах у Яниры появился вопрос, но потом она чуть сжала губы, возвращая себе равнодушие:
– Слушаюсь.
– И возвращайся.
Это он уже сказал ей в спину. Ему казалось, что внутри у него все леденеет, словно холод из левой руки разливается по всему телу, подкрадывается к сердцу.
Самые преданные погибают первыми…
– Что ты собираешься с ними делать? – не выдержал Цахо. Илуге повернулся к вождю уваров, и тот замолк под взглядом совершенно безжизненных глаз угэрчи.
– Решать их судьбу, – ответил он, – Сейчас. С вашей помощью.
На самом деле, сейчас решалось не только это.
Он почти услышал, как в их головах толпятся протестующие доводы: никто не хочет решать дела, могущие лечь несмываемым позором на всю жизнь.
– Такое дело требует времени, – не без неуверенности пробормотал Тумак. Одно дело – возмущаться "глупыми выходками" Яниры за бурдюком с архой, и совсем другое – вынести приговор. По бросамым на него взглядам Илуге понял: они медлят не только из человеколюбия. Каждый сейчас взвешивает, а не ляжет ли сейчас здесь за свои слова под мечом угэрчи?
Никто не хочет быть первым, чтобы проверить это, а?
– Мы примем твое решение насчет них, – несколько смущенно проговорил Джурджаган. Этого он и дожидался. Илуге постарался, чтобы никто не заметил, что он медленно выдохнул.
В юрте надолго воцарилась тишина.
Наконец, они услышали топот строящейся конницы, и в юрту снова вошла Янира. Быстрота ее появления сделала бы честь любому сотнику. Вот она, разница между привычным – и желаемым страстно, и недосягаемым. Между обыденностью и мечтой.
– Мои люди построены и ждут твоих указаний.
Сердце Илуге снова сжалось, когда он понял, до какой же степени он не сомневался в ней. Надо это запомнить. Надо запомнить…
– Хорошо, – Илуге коротко кивнул, – Вы заслужили право сражаться – это так. Но и наказание заслужили. Если ты и твои женщины хотят войти в мое войско на равных, то вот вам испытание. И испытание непростое: нам нужно будет пройти через заброшенные шахты кхонгов и отыскать дорогу в Шамдо для передового отряда. Естественно, я пойду с вами.
Теперь он не отрывался от глаз Яниры – столь хорошо знакомых ему глаз. " Это мой последний шанс. Ошибка будет стоит мне места угэрчи. А, может – гибели для нас обоих. Потому что, чтобы ни было, я умру, защищая тебя. "
Но в этих ярких глазах на белом лице с нежной девичьей кожей он не увидел тех темных теней, что терзали его. Янира смотрела прямо и даже как-то…радостно?
– Когда выступать? – ее брови слегка нахмурились, словно что-то прикидывая.
– Еще нескоро, – успокоил ее Илуге, – Но твоим…всадницам скажи это сейчас. Я… не осужу тех, кто откажется. Они могут вернуться домой.
Он скосил глаза на молчащих вождей. Ему показалось, – или Цахо покраснел под своей раскраской, а Джурджаган нервно сжимает и разжимает огромные кулаки?
Янира вышла и они услышали ее звонкий голос, разнесшийся далеко:
– Угэрчи приказывает нам, как передовому отряду его войска, для захвата Шамдо спуститься в заброшенные шахты кхонгов и отыскать подземную дорогу туда. Угэрчи добавил, что любая из вас может отказаться. Я подтверждаю. Те, кто откажутся, могут покинуть строй.
Илуге почувствовал, что затаил дыхание. Он, конечно, был почти уверен, что ответом будет тишина. Девушки Яниры пошли против своих родных, многие из них добирались к джунгарам в одиночку, – на это нужно немало мужества, – и все ради самого слабого шанса оказаться здесь и сейчас перед его шатром. Кроме того, они уже побывали в бою, и бились мужественно. Илуге все это взвесил за те дни, что когда обдумывал все эти бесконечные " когда" и " а если". Он рассчитывал, что хотя бы часть из них, – необходимая часть, – останется, тем самым не оставив ни одному из присутствующих в юрте мужчин иного выхода. Жестокий план: он воспользовался своей собственной сестрой, и ставкой в этом на самом деле безумном плане может стать их общая гибель.
Все умирает.
И план этот сработал: Илуге видел это с каждым мучительно долгим промежутком между ударами сердца, за который они вслушивались в тишину. Ни одна лошадь не покинула строя.
Илуге встал.
– Если будет нужно, я пойду на Шамдо только с ними, – он позволил себе эту роскошь, – эффектное преувеличение, которое потом станут повторять у костров, – Как гласит народная мудрость " и один мужественный воин победит трусливое войско".
Глава 4. Неожиданности
Хэбэй когда-то был вором, и вором уважаемым. А такое уважение не так просто заслужить. Каких-то десять лет назад его пальцы были самыми ловкими во всей Хэйлун и даже за пределами ее Двенадцати Врат. Однако, боги, случается, отворачиваются от своих любимцев, и даже краткая их немилость может ввергнуть человека в пучину бед. К Хэбэю его несчастливая судьба пришла в виде толстой госпожи, которая любила торговаться на рынке у Четвертой Западной Стены. Хэбэй крутился вокруг нее почти три дня, изучая ее повадки. Однако он не учел, что дама привязывает свой кошель к исподнему шелковой веревкой. Освободив от столь тяжкой ноши ее обладательницу, он оказался совершенно не готов к тому, что натянувшаяся бечева каким-то немыслимым образом распахнет одежды достойной матушки. Эта оплошность, а также висевшее над ним в тот день неблаговоление высших сил привели его, как говорят, к " чертогу мастера огня и железа". Иначе говоря, Хэбэй оказался в тюрьме, откуда, как известно, живым возможностей выйти немного. Хэбэй вышел, и о том, какой ценой, предпочитал помалкивать, особенно когда буквально следом схватили Толстого Бао – хозяина гильдии воров. Однако пальцы ему все же переломали, и, когда они срослись заново, Хэбэй уже не мог ими делать ничего более ловкого, чем держать весло.
Помимо переломанных пальцев, рожу ему так изукрасили кнутом, что Хэбэй не слишком боялся быть узнанным. Однако занятие он сменил и теперь пробавлялся тем, что называют " ремеслом водяного дракона", то есть, попросту, разбоем на воде. Еще в юности он неплохо знал город и убежище себе выбрал с умом – в небольшой пещерке прямо под стенами императорского дворца. Как он и ожидал, дворцовая стража даже ухом не вела на раздающиеся у них под самым носом вопли, – если, конечно, кто-то успевал закричать под его острым, как бритва, ножом.
Хэбэй выходил на охоту ночью, подкарауливая припозднившихся с местного рынка крестьян или мелких лавочников. Живых не оставлял никогда – таким удобным убежищем не следовало рисковать, а старость уже сделала его не столь сильным, чтобы, как бывало, пересечь Великую реку и найти убежище в плавнях. Товар свой, если таковой имелся, Хэбэй сбывал в одном неприметном местечке за Двенадцатью Вратами, где люди были на редкость молчаливы и не задавали никаких вопросов.
Кроме того, вскоре он обнаружил, что из окон Шафрановго Чертога иногда выпадают весьма…интересные вещи. Один раз ему посчастливилось, хорошо нырнув, выудить выброшенную в окно дорогую вазу. Иной раз получалось поймать легко опускающийся на воду дорогой шелковый платок или веер под огорченные возгласы его хозяйки. Случалось и обшаривать трупы, которые иногда всплывали на поверхность, синие и раздувшиеся.