Илуге ударил левой рукой, – наобум, слепо, как бьется на берегу пробитая острогой рыбина. Гхи зарычал, ощутив это прикосновение. Но не замер. Красный огонь во впадинах глазниц не погас, и хватка не ослабла.
Илуге почувствовал, что теряет сознание, что соскальзывает в кружащуюся багровую темноту.
" Только не так!" – успело промелькнуть в мозгу.
Где-то на краю сознания, совсем далеко, мелькнули в воздухе серые крылья…
Потом говорили, что все случилось в считанные мгновения. Ужасный взбесившийся гхи, убив Хух-Хото и тем потеряв всякое управление, прыгнул на белоголового варвара. Два удара тому удалось отбить, но потом они сразу сцепились в один клубок. И вдруг гхи зарычал, словно от боли, которую никак не могут испытывать эти оживленные магией мертвецы. Именно тогда в распахнутое окно влетела большая серая птица и опустилась гхи на плечи.
Оставив неподвижное, окровавленное тело с неестественно вывернутой правой рукой, из которой отвратительно белела сломанная кость, и натекала темная лужа крови, гхи бросился на нового противника.
От отметин, оставленных когтями и клювом птицы, в теле гхи начали открываться раны, из которых потекла вязкая, маслянистая, отвратительно пахнувшая черная кровь. Они метались по залу с нечеловеческой скоростью. Нанеся удар, огромная сова взмывала в воздух и снова и снова камнем падала, метя в страшные светящиеся глаза. И вот гхи пронзительно завизжал: острый клюв птицы достал один глаз и тот вытек, заливая морду гхи липкой черной жидкостью.
… Уже бежали наружу перепуганные люди, громко и бессвязно крича. Уже дрогнули руки Дордже Ранга над окровавленным телом умирающего монаха. Уже Ицхаль, почувствовав наконец неладное, оборвав разговор со своими жрицами, исчезла, чтобы появиться в тронном зале в вихре белых одежд. Все случилось так быстро…
Гхи, рыча, оторвал птицу от своего изувеченного лица, схватив ее за крыло. Одним движением бросив ее на землю, он перебил ей хребет и принялся топтать, словно боясь, что она оживет. Серые перья, тихо покачиваясь, медленно опускались на пол.
– Ринсэ-э-э!
Птица на полу превращалась в человека. На какое-то мгновение Ицхаль, упав на колени, не знала куда ей ползти – то ли к своему умирающему возлюбленному, то ли к своему распростертому в беспамятстве сыну. Вековые стены тронного зала мелко задрожали.
Наконец, она подняла на гхи искаженное лицо:
– Умри!
Ее ярость была как пылающий шар, ударивший чудовищу в грудь. Оно упало.
Ицхаль медленно поднялась на ноги, дрожа так сильно, что это было видно даже на расстоянии. В залу вбежал Дордже Ранг, коротко и нелепо всплеснул руками. Одновременно с Ицхаль они опустились на колени: она у тела Илуге, он – у останков Ринсэ. В том, что Заарин Боо был мертв, сомневаться не приходилось.
– Я…мне…мне еще не удавалось видеть, чтобы смертный человек мог нанести рану гхи… – пробормотал Дордже Ранг, со вздохом закрывая смотрящие вверх глаза Заарин Боо, – Их…специально сотворили так, чтобы никакая магия не могла причинить им даже малейшего вреда, – только отпугнуть, ослабить… Но, Великий Падме, они же не имеют собственной воли! Почему? Как это возможно?!
– Илуге… – ее пальцы ощупывали тело сына. Когда она коснулась изувеченной руки, Илуге слабо застонал.
Тогда она оставила его, кивнув двум жрицам своей школы, вбежавшим в зал следом за Дордже Рангом, и они немедленно опустились рядом с ним на колени.
Теперь тронный зал был полон людьми, окружившими их плотным неподвижным кольцом. Казалось, будет слышно, если на пол упадет волос.
Ицхаль переползла по окровавленному полу к телу Заарин Боо. Нерешительно, будто слепая, коснулась тела, гладя знакомое лицо. Ее сотрясали страшные сухие рыдания, вырывающиеся наружу невнятным клекотом из пересохшего горла.
– Я…хочу…чтобы ты жил… – прошептала она.
Дордже Ранг посмотрел на нее внимательно и печально.
– Даже Ярлунга не может воскрешать мертвых. Он…уже слишком далеко, девочка.
– Я хочу…чтобы ты жил! – проговорила Ицхаль громче, с трудом выталкивая слова. Она прокусила губу и из уголка ее рта медленно стекала на подбородок узкая струйка крови.
Тело Заарин Боо оставалось неподвижным, неживым. И тогда, поняв наконец, Ицхаль закричала – низким звериным криком, от которого задрожали своды. Дордже Ранг, опасливо глянув вверх, зажал ей рот, прижав к себе бьющуюся женщину.
Сколько она пролежала так в цепких объятиях Дордже, трудно сказать. Наконец, сотрясающие ее рыдания утихли, и она поднялась,оттолкнув предложенную руку. Неверной, шатающейся походкой Ицхаль вернулась к сыну, еще раз ощупала его, потом медленно подошла к огромному телу гхи. Дордже Ранг дернулся было, чтобы предостеречь ее, но потом замолк,вглядываясь в оскаленную морду полузверя.
Ицхаль вдруг вскрикнула, сунув в рот побелевшие пальцы.
– Великий Падме, это же Горхон! – Дордже Ранг узнал бывшего жреца одновременно с ней, – Что они с ним сделали!
Ицхаль долго смотрела на тело расширенными от ужаса глазами. Потом быстро опустилась, дотронувшись до когтистой лапы и так же быстро поднялась. На ее лице сменяли друг друга ужас,гнев, отвращение…и жалость.
– Теперь я знаю, почему он пытался убить Илуге, – она закрыла лицо руками и принялась медленно раскачиваться, словно бы не могла стояь неподвижно под невыносимым грузом, – Теперь я знаю. О-о, я проклята, проклята!
– Перестань, прошу тебя, – Дордже Ранг мягко отвел руки от ее лица, – Остановись, пока не произнесла непоправимое.
– Это он приходил ко мне, – там, в степях, – шептала Ицхаль, глядя в пространство остановившимися глазами, – Он видел моего сына. Своего сына… Будь ты проклят, Горхон! – с неожиданной силой закричала она, вырываясь из рук Дордже, – Будь ты проклят!
– Он уже проклят, – мягко произнес Дордже ранг, гладя ее по волосам, – Так вот кто отец твоего второго ребенка… Должно быть, он хотел расчистить трон для него одним ударом. Что ему было терять, в конце концов? Какой ужасный конец…
Стоявший рядом с ним Цзонхав мучительно передернул плечами, вглядываясь в искаженные черты лица своего предшественника.
– Но… он ведь мертв? – озадаченно спросил он, – Исчез? Растворился – или как там говорят о гхи?
– О, нет, – невесело сказал Дордже Ранг, – Нет. Даже воля Ярлунги не может убить то, что уже мертво. Он просто ослаблен. Мы можем попытаться вернуть его под контроль…
– Смотрите! – пронзительно крикнул кто-то из толпы.
Резко обернувшись, Ицхаль увидела, как оба тела, – тело ее сына и гхи, – исчезают, растворяются, подергиваясь серебристой мерцающей дымкой.
– Илуге! – дико закричала она, хватая воздух в том месте, где он еще только что лежал, – живой, о великий Падме, раненый – но живой!
– Он сделал это, – Дордже, необычно спокойный, вглядывался во что-то несуществующее сквозь стены, – Он преследует его. Удачи тебе, мальчик…
Илуге летел над горами. Его глаза фокусировались как-то странно, выхватывая и приближая с немыслимой высоты какие-то разрозненные картины, все тело покачивалось, сопротивляясь бьющему со всех сторон ветру. И…тело тоже было каким-то странным, легким и горячим, словно сквозь него били потоки невесомого пламени. Он почувствовал, как напрягаются мышцы спины, как подрагивают, держа равновесие, хрупкие крылья…Крылья?
Он был грифом, и парил в этом странном, незнакомом месте. Город исчез. Вокруг были только горы, покрытые колеблющимися синими тенями. Внизу, в долинах, тени сливались в густо-фиолетовую тьму, и именно там он сейчас высматривал что-то внимательно и зорко.
Место было незнакомым, и тем не менее он знал его. Знал каким-то внутренним чутьем далеко за пределами разума. Знал, когда воздушный поток, бьющий из долины, поднимет его вверх без малейшего усилия, а когда нужно падать вниз, свернув крылья, чтобы оказаться ближе к земле, где находится то, что интересует его.
Земля под ним была абсолютно безжизненной. Высохшие деревья тянули к небу ветви в молчаливой мольбе. Снег, лежавших на склонах, казался колким и хрупким, словно стекло, раскрошенное в мелкую пыль, и так же искристо взблескивал. Ни Луны, ни звезд, ни солнца – никакого источника света здесь не было. Только глубокая, бархатная, всепоглощающая тьма.