Свое прозвище Филиппа Эгалитэ Николай Михайлович вполне оправдывал: он был сторонником парламентской формы правления и главным заводилой великокняжеской фронды, призывавшей государя отдать реальную власть Думе, а в марте 1917-го поддержавшей Временное правительство. Единственный из всех Романовых, он всерьез занимался наукой, и в ученом мире его исследования Наполеоновских войн пользовались большим авторитетом. Состоял мастером масонской ложи.
— Олег Константинович, — радостно воскликнул Николай Михайлович, — не помешаю? А то я по всему вагону прошел — ни одного человека, с кем бы захотелось провести эти полчаса до Царского, нет. Совсем было опечалился, а тут — вы! Такая удача! Уж не гоните старика.
Манеру общения Николая Михайловича многие считали несколько более развязной, чем мог себе позволить член императорской фамилии. Но Олег Константинович любил Николая Михайловича — он тоже был из его детства, как и весь этот поезд, и тоже нисколько не изменился. Лишь, может быть, еще более потолстел, и в его короткой густой бороде добавилось седых волос.
— Конечно, — улыбнулся Олег Константинович, — заходите.
Николай Михайлович тяжело плюхнулся в кресло напротив.
— А вы что же, к государю? — спросил Олег Константинович.
— Какое, — махнул рукой Николай Михайлович, изображая на своем лице маску печали, — меня теперь и на порог не пускают. Как Ники на престол вернулся — в деревню сослал. Ладно, спасибо, хоть не на каторгу. Я так, в гости к приятелю. А вы давно с фронта?
— Вчера.
— Вот как? — воскликнул Николай Михайлович. — И с фронта — сразу к государю? Едете правду ему рассказывать?
— Сказать откровенно, не знаю, зачем я еду, — ответил князь, — просьбу явиться к государю мне по телефону сегодня с утра передал Фредерикс. Чем меня немало удивил, поскольку я о своем возвращении никого не уведомлял и планирую через несколько дней вернуться в действующую армию.
— Да что там Фредерикс, — рассмеялся Николай Михайлович, — весь Петроград об этом знает. Мне сегодня с утра два человека рассказывали: вернулся князь Олег Константинович. Слухи в столице, как вы знаете, разлетаются быстрее ветра — а ветер нынче быстр как никогда. Но расскажите же, что у нас на фронте? Я так понимаю, все идет по сценарию Германской войны?
— На земле да, — кивнул Олег Константинович, — линии окопов на десятки верст в длину. Колючая проволока и минные поля, все как тогда.
— А танки, которые мы купили у французов за 300 тысяч? Тут был даже парад по этому поводу, когда они приплыли в Кронштадт.
— Танков на войне больше не будет. Оказалось, что бронебойные винтовки пробивают их почти с любого расстояния. Даже странно, что никто об этом не подумал, прежде чем платить французам.
— Почему вы считаете, что не подумал?
— По крайней мере, я буду в это верить до тех пор, пока мне не предъявят убедительные доказательства иного. Считайте, что это — моя прихоть, — ответил Олег Константинович.
Николай Михайлович не стал настаивать.
— А воздушный флот? — спросил великий князь.
— У нас шесть воздушных линкоров с главным калибром семь дюймов, у японцев — пять. Но противовоздушная артиллерия с обеих сторон настолько сильна, что использовать линкоры никто не решается. Три месяца назад летали в ночной рейд — разбомбили один железнодорожный узел, потеряли крейсер, и еще один серьезно поврежден. Непонятно, кто проиграл больше. За два дня до моего отъезда поймали и повесили двух японских шпионов. Вот и все новости с фронта.
— Это общая ситуация, — кивнул великий князь, — на Балканах то же самое. Закопались и сидим. Мне кажется, это всех устраивает. Хоть и без побед, зато поражений нет.
— Не думаю, что государю нравится война, на которую тратятся русские жизни и русские деньги и которая не дает побед, — покачал головой Олег Константинович.
— Вы, Олег Константинович, безусловно, самый достойный среди Романовых, — сказал Николай Михайлович с абсолютно серьезным лицом, — это не только мое мнение, это мнение всего высшего света. Поэтому ваше возвращение и вызвало такую ажитацию. Из всех нас, включая дурачка Ники, вы были бы лучшим царем. По крайней мере с точки зрения народа — прямым, честным, добрым и смелым. В императорской фамилии, где каждый хотел повоевать и приложил все усилия к тому, чтобы война началась, вы один воевали на фронте, а не в штабе в десяти верстах за последней линией наших окопов.