Сперва Митя обиделся. Это он-то чистоту сохранил? Он светский человек, а где вы видели светского человека, и чтоб не был циничным? Да он такой циник, что Урусову и не снилось!
Потом до него дошло, что княжич имеет в виду и почувствовал, что мучительно краснеет. Щеки будто в кипяток окунули! Это Урусов намекает, что он и Леська… Нееееет! Нет-нет-нет! То есть, да, он, конечно, слыхал, что в некоторых домах, даже весьма высокопоставленных, случалось с горничными… всякое. Он помнил, как сопровождал бабушку Белозерскую к княгине Тюфякиной, из Мокошивичей. Помнил хорошенькую смешливую горничную с пикантной родинкой в уголке улыбчивых губ, и жаркие взгляды, что бросал на нее внук Тюфякиных, всего тремя годами старше Мити. Бабушка тогда пробормотала: «Не боишься?» На что подруга ее лишь отмахнулась: «Лучше внук всему научится с милой, чистой девушкой, чем…» — и замолчала, заметив, что Митя прислушивается. А через год тело той самой смешливой горничной выловили под мостом в реке. Митя, пусть и ненавидящий дела следственные, но вынужденный возить отцовских сыскарей, чтобы практиковаться в автоматонной езде, смотрел, как тело поднимают из Невы. Стылая вода ручьями текла с рассыпавшихся волос, с вяло обвисших ног и рук. А потом увидел ее посиневшее лицо и родинку над губой, больше не казавшуюся пикантной. Тело не успело разбухнуть в воде, и тем отчетливее выделялся округлившийся под платьем живот.
Шептались потом, что девка, мало что не соблюла себя, так еще осмелилась чего-то требовать, была непочтительна со старшей княгиней и навязчива с молодым княжичем. Так что семейству Тюфякиных пришлось выгнать ее вон. Княгине сочувствовали.
Митя тоже понимал, что Тюфякины были в своем праве… наверное. Глупо даже сравнивать — кровные князья Мокошевичи и какая-то горничная! И ее самый обычный ребенок, ведь полукровок не бывает. Все было бы верно, если бы та девушка не умерла! Она не должна была умирать! И ее ребенок — тоже! Их смерть — вот это уже было слишком! Ему ночами снилось ее запрокинутое лицо, безмолвно требующее чего-то то ли у хмурых питерских небес, то ли у него, Мити. Хотя что за тупости, он-то тут совершенно не при чем! Но к Тюфякиным, несмотря на свою страсть к светским визитам, он больше не ездил, хотя ради внука те устраивали рауты для молодежи. И не хотелось даже, вот что удивительно!
На миг Мите померещилась Леська — ее простоватое, курносое, усыпанное веснушками лицо… мертвое. Глядящее на него сквозь толщу воды, а потом медленно растворяющееся в темной глубине. Митю передернуло.
Я не волочусь за горничными! — сквозь зубы процедил он.
— И верно! — с энтузиазмом согласился Урусов. — Все больше восхищаюсь Аркадием Валерьяновичем: вот что значит правильное воспитание!
— Петр Николаевич… — Митя замялся. — Вы ведь постоянно там, в полицейском департаменте. Отец… как думаете, он понял, что там, на площади… варяги… поднятые мертвецы… — и наконец выпалил. — Что мертвецов поднял я?
Про то, что сперва он этих мертвецов нарубил из живых варягов спрашивать не стал — не докажут! Он там не один был, так что даже такой мастер сыска как отец ничего не докажет!
Урусов снова остановился, посмотрел на Митю и тяжко вздохнул.
— Митя, — с явной осторожностью подбирая слова, начал он. — Неужели вы и впрямь думаете, что ваш отец не понимал, кому дает свое имя и кого ему придется воспитывать?
Митя снова некоторое время смотрел на Урусова недоуменно. И тоже вздохнул. Тоже тяжко.
— Петр Николаевич… Отец не брал меня на воспитание! Он меня, как говорится, породил! В законном браке с моей матушкой, малокровной княжной Морановной. После трех лет супружества.
И тут же осекся, увидев, как взгляд Урусова становится жалостливым.
«Теперь он решит, что мама отцу изменяла! — безнадежно подумал Митя. — А что еще он может подумать, ведь полукровок не бывает. Кровные рождаются лишь в союзе двух Кровных, а значит, раз я могу поднимать и упокоивать мертвецов, да еще в таких количествах — мой отец никак не может быть моим отцом. Ну, а иной вариант слишком, скажем так, овеян древностью, чтоб о нем задумался здравомыслящий человек. Пусть даже из Кровных.»
— Я уже говорил вам, Митя, что мое уважение к Аркадию Валерьяновичу остается неизменным. Верю в его благородство, и понимаю, что только исключительные обстоятельства… — Урусов сбился и вместо продолжения сделал пару жестов, видимо, обозначающих уважение, веру, понимание и прочие его деликатные чувства.
«Еще какие исключительные!» — Митя безнадежно махнул рукой и побрел дальше. Его приподнятое настроение угасло окончательно.