Митя моргнул, в очередной раз поблагодарив особенность своего зрения. Если бы не умение видеть в темноте, он бы непременно врезался в составленные у стены стулья или груду ветоши на себя завалил! В отличии от ящиков с торчащими гвоздями — не смертельно, но весьма неловко. И неприятно.
— Кто там ходит? Кто бы не ходил — ходите сюда или, ходите отсюда, а не стойте там столбами!
— Это мы, Исакыч! — возвысил голос Урусов.
— Мы? — хмыкнули в ответ. — Ой вэй, как же много вы про себя сказали, уважаемые «мы»! Прям даже неловко спрашивать — а вы, собственно, какие-такие «мы» будете? Мы, Александр III, кровью Даждьбожей император?
— Господин Альшванг, не забывайтесь! — голос Урусова стал предельно строгим.
— Ах, вот это какие «мы»! — возрадовались в темноте. — Его благородие полицейский княжич.
В темноте коридора снова заскрипели петли, и отворившаяся на другом конце коридора дверь впустила внутрь немного дневного света. Урусов уверенно направился туда.
За дверью оказалась портновская мастерская с безголовым манекеном на железной ноге, и заваленным обрезками тканей столом. На дорогие ателье на Невском, к которым привык Митя, и даже на претендующий на венский шик «Домъ модъ», она не походила совершенно. Здесь обретался самый что ни на есть дешевый портной, из тех, кому и шить-то редко приходится — всё больше перешивать. Подаренное дородной барыней платье обуживать для тощей горничной, поношенные юбки выворачивать уцелевшей изнанкой наружу, перелицовывать гимназическую форму старших братьев для младших, дедовские штаны — для внуков, удлинять подолы платьев подросшим барышням, и надставлять рукава сюртуков вытянувшимся за лето сынкам небогатых семейств. А еще — перешивать для желающих выглядеть «по-барски» приказчиков украденные гостиничными ворами жилеты и сорочки постояльцев.
— … разом с его высокоблагородием полицейским сынком! — раздался уже знакомый ехидный голос. — Тем самым, который у нас в нужнике труп сыскал!
На узкой колченогой кушетке под окном, кренделем свернув ноги, восседал типичный еврей-портной. Настолько еврей и настолько портной, что казался не живым человеком, а скорее персонажем из новомодной пьески. Черная потертая жилетка была напялена поверх застиранной до серости рубахи, а босые и изрядно грязные ступни торчали из обвислых штанин. Длинная и острая, как мокрый хвост дворняги, борода была воинственно задрана, сдвинутые на нос очки грозно поблескивали, а серые выцветшие глаза смотрели с морщинистого лица настороженно и неожиданно жестко.
«Такими тазами в прицел хорошо глядеть!» — мелькнуло в голове у Мити.
— Здравствуйте, Яков Исакыч! — не обращая внимания на издевательские титулования, поздоровался Урусов — на губах его играла улыбка.
Старый портной посмотрел на Урусова сквозь очки, потом поверх них — и возмутился:
— Какое здоровье у старого больного еврея? «Руки не держат», — он протянул перед собой широкие, как лопата, лапищи.
Такими грести хорошо. Или шеи сворачивать.
— … ноги не ходят. — он резко выбросил вперед ногу. — И глаза не видят совсем! — и видно, в подтверждение своих слов, поднял очки на лоб. — Так шо и вам, паны ясные, доброго здоровьичка, как мне! — заключил он.
Пожелание после всего сказанного звучало двусмысленно.
— Что с нашей просьбой, Яков Исакыч? — Урусов оставался невозмутим.
— Ну, шо вам сказать, так шоб хотя бы не совсем соврать, — старик начал подниматься с кушетки — неспешно и как-то угрожающе. Будто разворачивалась большая королевская кобра. Воздвигся едва не под потолок своей каморки, развернул широкие плечи… и тут же ссутулился, втянул голову и тяжело припадая на ногу, похромал к трухлявому шкафу с отвисшей створкой. Добыл оттуда изрядный сверток и натужно поволок его к портновскому столу.
У Мити язык чесался сказать, что старик перепутал ноги — на пути к шкафу он хромал на другую. Но старый портной бросил на него быстрый ехидный взгляд, Митя сжал губы в нитку и промолчал. Старик хмыкнул — непонятно, разочарованно или одобрительно — и принялся разворачивать сверток. Беспомощно и нежно, как рука спящей девушки, свесился белоснежный рукав сорочки. Митя нервно сглотнул.
— Поглядел я то, шо вы мне принесли, паны ясные, и скажу вам, шо в вашем Петербурху таки умеют шить. А у нас тут-таки умеют пороть. — Он поднял на вытянутых руках изрезанную в бахрому спинку любимого Митиного жилета. — Не скажете, юноша, кто это у нас такой справжний казак, шо лучше за любого портного весь ваш гардероб перепорол, правда, немножко мимо швов? — он выразительно потряс лохмотьями.