Не могло не всплыть имя Меттерниха и в связи с европейской интеграцией после Второй мировой войны. Учесть меттерниховский опыт предлагал, в частности, консервативный американский историк и литератор Вирек. Он убеждал в необходимости подходить к деятельности австрийского канцлера без предрассудков. Совсем не нужно обелять князя, однако следует «извлечь из его политического опыта то, что все еще представляет ценность»[5]. Это, по мнению Вирека, тем более важно, что Меттерних был «единственным практическим политиком, обладавшим даром философского обобщения»[6]. Опыт двух мировых войн, во многом спровоцированных столь ненавистным для канцлера национализмом, свидетельствует, на взгляд Вирека, о том, что Меттерних ближе западной культуре, чем его враги, такие как карбонарии или барон фон Штейн[7].
Высокую оценку мирному урегулированию в постнаполеоновской Европе дал и только начинавший свою политическую карьеру Г. Киссинджер. В этом он видел заслугу Меттерниха. К несчастью для австрийского канцлера, отметил Киссинджер, «история второй половины XIX в. была написана его врагами, предавшими анафеме его принципы и политику, а его достижения приписали противоречивой смеси хитрости, удачи, посредственности и некомпетентности противников, не объясняя, каким образом такой человек ухитрился наложить отпечаток на свое время»[8].
И хотя пророчества князя, любившего сравнивать себя с Нострадамусом, сбывались не так уж часто, одно из них, пусть и не в полной мере, стало осуществляться. Не один раз Меттерних говорил о том, что историкам потребуется по меньшей мере столетие, чтобы понять и оценить по достоинству его историческую роль. Действительно, с течением времени стали стираться ситуационные моменты деятельности канцлера, рельефнее вырисовываются, если так можно сказать, структурные элементы его подхода к политической проблематике. На фоне ужасающего опыта XX в., с его мировыми войнами, Освенцимом и Гулагом, тоталитарными вождями, полицейский режим Меттерниха может показаться чуть ли не идиллией и образцом правового государства, а сам князь — гуманистом или, по крайней мере, строгим блюстителем правовых норм.
Конечно, в «Клеменсиане» все еще доминирует традиционный, преимущественно негативный взгляд на ее героя, но все же ощущаются некоторые подвижки по направлению к Србику. Свидетельством тому может служить, в частности, увлекательная книга американки Дороти Макгиган «Меттерних и герцогиня» (1975 г.), посвященная самому бурному роману в жизни князя. Любовная история Меттерниха и герцогини Саган удачно вписана в обширный контекст европейской истории и базируется на богатейшем источниковом материале из архивов Чехословакии, Австрии, Франции и Великобритании. Благодаря общению с потомками персонажей своей книги, прежде всего с князем Паулем и княгиней Татьяной Меттернихами (княгиня — урожденная Васильчикова), князьями Людвигом Аладаром и Йозефом Виндишгрецами, графиней Эллен Медем и некоторыми другими Д. Макгиган смогла непосредственно соприкоснуться с семейными традициями, получить уникальную информацию, познакомиться с редкостными иконографическими материалами, часть которых воспроизведена в иллюстрациях к ее книге.
У Д. Макгиган австрийский канцлер при всех своих недостатках предстает истинным европейцем, для которого высшей ценностью является мир. Он совсем не похож на созданный его противниками образ крайнего реакционера. Д. Макгиган приводит слова Меттерниха, сказанные им в июне 1836 г. ее соотечественнику, американскому ученому Дж. Тикнору: «Я умерен во всем, и я стремлюсь быть более умеренным… Но меня очень часто не понимают. Меня считают великим абсолютистом в политике. Но я не таков. Это верно, что я не люблю демократии; демократия — везде и всегда принцип, влекущий за собой разложение; в ней заключена тенденция к разделению людей, ослаблению общественных уз. Это не соответствует моему характеру. Мой характер и мои привычки конструктивны»[9].
Весьма сбалансированный и тщательно выписанный портрет Меттерниха дает известный французский историк, глубокий знаток европейской истории XIX в. Гийом де Бертье де Совиньи. Его жизнеописание князя (1986 г.) — итог многолетних исследований — отличается редкостной объективностью и обилием архивных источников. Ему удалось в значительной мере преодолеть определенную ограниченность интерпретаций Меттерниха и его политики, которая характерна для различных национальных школ европейской историографии и разных течений исторической мысли. Можно сказать, что к «первому министру Европы» французский историк подходит с широких, подлинно европейских позиций.