Наверное, Клеменс был искренен, когда сочинял это послание, но в то же время чувствуется, что оно написано с учетом взглядов и психологии адресата. Штадион, скрепя сердце, согласился с аргументами своего парижского посла, ведь они соответствовали образу мыслей самого министра, готовившего войну против Наполеона. Он с облегчением позволил Меттерниху взять дело разрыва с Англией в собственные руки. Клеменс же увидел в нем интересные дипломатические возможности как для Австрии, так и для себя лично. Привлекательной выглядела идея австрийского посредничества между главными антагонистами: Францией и Англией. Меттерних надеялся убедить французов апробировать ее прежде, чем Австрия порвет отношения с Англией. Это подняло бы престиж и политический вес Австрии в Европе, да и сам Меттерних сразу мог стать значительной фигурой в европейской дипломатии. Следовательно, для него в отличие от Штадиона дело не сводилось только к выжиданию удобного момента, чтобы отомстить французам за былые унижения. Меттерних видел определенные перспективы и при существующем положении вещей.
Штадион дал ему относительную свободу рук, так как в идее посредничества его привлекала возможность оттянуть разрыв с Англией. Из таких же соображений исходил и австрийский посол в Лондоне граф Л. Штаремберг, без особого желания подключившийся к игре Меттерниха. Все же он убедил англичан хотя бы рассмотреть мирные предложения Франции. Одновременно Штаремберг обратился к Меттерниху с тем, чтобы тот побудил Наполеона выдвинуть приемлемые для Англии условия. Меттерних в еще большей мере берет игру на себя, испросив у Штадиона полномочия на тот случай, если потребуется действовать энергично, без непосредственного согласования с Веной.
Игру поддержал и Наполеон; он ничего не имел против того, чтобы выглядеть миролюбивым в глазах уставших от его войн французов, небезразлично было ему и общественное мнение Европы. Клеменс в мечтах уже видел себя миротворцем европейского масштаба и, увлеченный идеей посредничества, явно переоценил серьезность мирных намерений Наполеона. Это обстоятельство как раз и подчеркивает неоднозначность, диалектику парижской дипломатии Клеменса. В письме Штарембергу, которое было доставлено в Англию судном-парламентером вместе с ответом Наполеона на английскую ноту, Меттерних уверял коллегу, что Франция имеет самые серьезные намерения. В случае отрицательного ответа английского правительства австрийский посол должен был затребовать паспорта. Штадион в Вене намного реалистичнее оценивал намерения Парижа. Наполеон и Шампаньи не форсировали события, чтобы поддержать определенные иллюзии насчет своего миролюбия. Но британский министр Дж. Каннинг решительно прервал игру с посредничеством, заявив, что будет вести переговоры с австрийским послом без непосредственного контакта, только письменно. Штарембергу оставалось лишь затребовать паспорта, и 18 января 1808 г. он покинул Лондон.
Несмотря на провал посреднических усилий, Меттерних доволен собой: «Я — центр связей между дворами Вены, Франции и Англии, и если эта роль, трудность которой по достоинству может оценить только тот, кто был здесь, не привела к великой цели — всеобщему мирному порядку, однако, я все же имел счастье послужить тому, чтобы установить с первым из тех двух дворов такие отношения, каких не было со времени уничтожения старой системы государств»[125].
Ответственность же за неудачу Меттерних постарался свалить на Штаремберга, который будто бы действовал вопреки его советам, нарушал его инструкции, пытался играть роль не посредника, а арбитра. Не исключено, что Меттерних так усиленно критиковал Штаремберга, чтобы устранить потенциального соперника, который по всем данным мог претендовать на роль министра иностранных дел, а Клеменс в глубине души предназначил ее для себя. В своем донесении он приводит замечание Наполеона о Штаремберге на полях составленной тем ноты: «Вот человек, который никогда не был бы моим послом»[126]. Между Меттернихом и прибывшим из Лондона Штарембергом развернулась ожесточенная полемика. Причем Меттерних настаивал на искренности мирных намерений Наполеона. Штадиону пришлось вмешаться в свару послов. Объектом критики Меттерниха стал и другой видный австрийский дипломат, посол в Петербурге — Мервельдт. На жену Мервельдта пожаловался Меттерниху Наполеон. Ведь эта дама во время одного из обедов в Петербурге отказалась подать руку послу Наполеона Савари, замешанному в деле герцога Энгиенского, хотя демонстративно подала ее послу Англии[127]. С самоиронией Меттерних назвал себя «общественным обвинителем дипломатического корпуса».