Пан Цедро Гоженский, родом мазур, очень дальний родственник семьи архиепископа, скромный и незаметный человек, почти скрывавший себя и свои сношения, был одним из тех верных слуг Пражмовского, которые исполняли его приказания и наблюдали за подготовкой будущих выборов — anima damnata [22] своего старого господина. Гоженский имел особый дар всюду проникнуть, играть различные роли, смотря по надобности, и получать нужные сведения.
Никто бы не догадался, что этот скромно одетый, несколько лысый, покорный, тихий стольник является главным орудием примаса, который как бы не знал его, — даже не позволял ему никогда показываться в Ловиче.
Гоженский пользовался значительным доверием у шляхты и никогда не задевал. Его не опасались, потому что никто не подозревал в нем деятельного помощника приверженцев Кондэ…
По отношению к своему покровителю и его друзьям, Цедро казался таким покорным, послушным, мягким, точно сам по себе он ничего не значил и не мог, а между тем, благодаря своей необыкновенной гибкости, он умел незаметно выследить все, что ему было нужно, и направить согласно своему плану панов братьев.
Появление Гоженского в этот час не представляло ничего исключительного: почти ежедневно он являлся к примасу с донесениями и за приказаниями… Присутствие Собесского и Паца, перед которыми у него не было тайн, не мешало примасу конфиденциально переговариваться с своим верным слугой.
Стольник скромно остановился у порога, очень низко поклонился всем по очереди сановникам и ждал.
Примас с видимым удовольствием посматривал на явившегося, он его явно любил и ценил.
— С чем явился, милый Цедро? — сказал архиепископ своим тихим в мягким голосом. — Quid novi [23]?
Гоженский, казалось, минутку раздумывал, бросил вопросительный и многозначительный взгляд на примаса, но получил немой ответ, что может говорить откровенно. Все-таки самый вопрос и колебание предвещали что-то чрезвычайное, и Пражмовский беспокойно зашевелился.
— Quid novi?.. — повторил он.
Гоженский погладил свою лысину, покачал головой и, немного колеблясь, начал:
— Действительно, приношу кое-что новое, — сказал он, — хоть это, может быть, и нелепая болтовня, требующая подтверждения…
Глаза всех с любопытством обратились к говорящему.
— Шляхта в Калишском, Сандомирском и Краковском воеводствах, — продолжал Гоженский, — бродит немножко…
— Ох! — перебил примас. — Она еще будет иметь время перебродить…
Цедро покачал головой…
— Покамест собираются против Кондэ, — сказал он, — только из-за того, что сенаторы и primates regni [24] за него… Движение это крепнет…
Примас поморщился.
— А кого же они хотят? — почти с гневом спросил он, — может быть, Лотарингского?
— Вовсе нет, — ответил шляхтич, — они сами не знают, кого поставить… Пяст ксендза Ольшовского немного вскружил им головы.
— Absurdum [25], - проворчал примас, — я не вижу в этом никакой опасности, так как я никогда не соглашусь ни на какого Пяста. Что нам мешает, если они потешатся фантасмагорией? Какой Пяст? Который? Где? — все более возбуждаясь, говорил примас. — Ольшовский — это настоящий turbator chori [26]. Я подозреваю даже, что он в шутку рекомендует Пяста, лишь бы прибавить нам забот, так как он отлично знает, что такого нет и быть не может.
Гоженский почтительно молчал и, когда примас, окончивши, умолк, он начал снова:
— При всем том, среди шляхты идет сильная агитация, если не против Кондэ, так как его ни в чем упрекнуть не могут, то против панов сенаторов и старшей братии.
— Вот еще! — горячо отозвался примас. — Старая история; дух противоречия, наваждение сатаны… подрыв всякой дисциплины… всякого повиновения власти, назначенной от Бога… Началось это давно и не скоро кончится… "Равный воеводе" звучит, как лозунг [27]…
Он помолчал немного.
— Ну, — прибавил он, — правду говаривал этот великий канцлер Замойский, что шляхте нужно накричаться, а потом она скоро остынет. Знал ее в этом отношении и Хмельницкий. Надо дать перебродить, а потом все успокоится и усмирится…
Гоженский не прерывал его, но, когда наступило молчание и глаза примаса снова обратились к нему, спокойно проговорил:
— Не хочу повторять злобных клевет, но они выставляют то, что Кондеуш подкупил-де всех, что он деньгами подбирается к короне, которую он уже заранее, еще при Яне Казимире, подготовил себе.
Собесский и Пац взглянули друг на друга и канцлер Литвы [28] стал бормотать что-то себе под нос.
Маршалок, молчавший все время, сказал довольно равнодушно:
— На всех выборах всегда должна была проявиться чья-либо оппозиция, потому что шляхте чуть ли не самое главное иметь случай показать, что она чувствует за собою известное значение. Лишь наш последний государь получил, благодаря казакам unanimitatem [29], но и тому пришлось предварительно упросить своего соперника князя Карла, чтобы тот сам уступил ему, сняв свою кандидатуру.