- Да, - поглядел Никита Мироныч странными, непонимающими глазами на Недотяну, - не поймешь хорошо, то ли ты дурак, то ли ты жулик! И то ли ты бога так обманываешь, то ли людей? Нет, у нас с барыней проще: раз в глаз, хлоп в лоб - и готово! А деньги ты принес, так это и верно, что молодец! Барыня, наверно, к себе даже по такому случаю допустит. Ты, когда позовут, смотри, дурак, не наследи! Вот уж истинно сказано, что не знаешь, где найдешь, где потеряешь: ведь барыня хотела тебя на щенка променять, а тут эна-ка - денег-то куча!
Подошел Никита Мироныч к столу и в жадности своей не заметил, как медяки вдруг засияли, словно не медяки, а новенькие золотые, как от этого сиянья всю старостину избу обдало светом. Стал Никита Мироныч считать и за счетом этим так обжаднел и забылся, что, кажется, совсем забыл про Недотяпу; сосчитает кучку, отложит, а проверит - выходит вроде как больше; столько насчитал, что в голове закружилось, пока с печки спросонья баба его истошным голосом вдруг не завыла:
- Никита… Никита… батюшки, горим! Го…орим!
И с печки упала…
Встряхнулся Никита Мироныч, глядит: баба лежит и волосы на себе рвет в полусонье. Оглянулся кругом - нет Недотяпы!
- Нишкни, полудура! - ткнул Никита Мироныч жену. - Протри глаза, сонное царство!
- Ой, Мироныч!.. В глаза такой свет ударил, никак спопашиться не могу!..
Подбежал Никита Мироныч к окну - никого, темь за окном выколи глаз, выбежал в сени, перекрестился, а в сени тоже свет идет со двора, прильнул к щелке Никита Мироныч, не подумал хитрый мужик, что пожар, как бабе-дуре его показалось, видит: стоит Недотяпа в самом темном закоулке двора и быку Терехе за ухом чешет, а тот с таким удовольствием, видно, вытянул к нему лысатую морду, и лижет шершавым языком скуластые щеки, и хвостом машет на ясли, словно кадилом.
Дивно округ головы Недотяпы горит крохотный и едва обозначенный тусклым золотом венчик, какие бывают у святых на дешевых, базарной работы иконах, над Недотяпой вроде как небо синеет, и в самом деле в том углу разобрана крыша, о чем сейчас как будто забыл Никита Мироныч, дивно ему смотреть, что на дворе видно все, как при лучине, овцы тянутся из кутка к Недотяпе, теленок высунул голову и тоже вроде как жвакает у него отвисшую полу, куры приподнялись на нашесте и тоже уставили беспокойные носики в угол, где крыша раскрыта и где стоит этот чудак Недотяпа, высокий, нескладный, а в темноте даже и страшный немного, вот-вот сейчас закудахчут в такой необозначенный час, а петух кверху двумя щитами крылья расправил, потянулся, словно спросонок, хлопнул сполошно ими три раза и закукарекал на Недотяпу, инда у Никиты Мироныча в обоих ушах звонко отдалось, зажмурился он на минуту от этого крика, и по соломенной крыше над головой Никиты Мироныча вдруг зашелестело, зашурхалось, словно барыня там проходила в своем роскошном шелковом платье, в котором она в Питер с майором когда-то езжала. Глядит Никита Мироныч: нет Недотяпы, и бык поднял голову кверху и тоже обнюхивает воздух и стенку, сквозь которую скрылся чудной мужичонко.
Бросился Никита Мироныч на улицу, торкнулся головой о переклад, выбег, глядит: избы стоят по всему Скудилищу, словно вырезанные из черной бумаги, ни огонька нигде и ни звука, спят мертвым сном Рысачихины мужики, и избы эти, должно быть, не наяву, а снятся им в беспокойных и страшных виденьях, разлезлись они по оврагу, как тараканы по опечью, жалко у них выгнуты в серединах крыши, как перебитые спины, и колодезные сонно стоят на одной ноге журавли у каждого дома, тоже как нищие, с извечным поклоном просящие подаянья, а кругом все понемногу белеет, яснеет, прояснела и на минуту проголубела сонная даль в сторону барского дома, прояснилось вот и над селом по самой середке, и оттуда, из рваной дыры, в лохмотах и отрепье выкатился вдруг тонкий венчик молодого месяца, и в его лучах и над селом Скудилищем вдоль улицы, и над Никитой Миронычем весело вдруг завертелись снежинки, словно нехотя падая с неба.
- Ишь ты ведь, - улыбнулся староста, - ну, точь-в-точь: нищий венец!.. Нищий венец!.. - Сплюнул на порог, засунул покрепче на двери дубовый засов и вернулся в избу; глядит - совсем не наважденье!
Баба его сидит как ни в чем за столом и пересыпает медячки из ладошки в ладошку!
- Микита, откуда такое богатство? - задыхаясь, кинулась к нему Лукерья.
- Ты, дура, нишкни, - прошептал ей Никита Мироныч, - пикнешь - башку напрочь оторву! Знаешь, кто это принес?..
Баба раскрыла рот и перекрестилась.
- Иван Недотяпа принес! - еще тише сказал Никита Мироныч. - Смотри не вякни как-нибудь на колодце, что эна-ка сколько нам денег оставил!..
- Слушаю, Никита Мироныч! - задохнулась баба.
- С барыни хватит и половины, все равно на ее яму не наготовишься хламу, а нам будет на пользу! Гаси, дура, скорее лучину, а то еще в окошко увидят!
- Ох, Никитушка, - вздохнула баба из темноты, - правильные ли только деньги Ивашка принес, мужик-то он неправильный больно!
- Сам проверял: деньги как деньги! На волю теперь откупимся, дура! Нишкни только, молчи, а то и в самом деле башку оторву! И-эх, Лукерь, Лукерь, заживем мы с тобой теперь! Ложись-ка на радости сюда вот, поближе!
- Дай-то осподи, - зашептала Лукерья Никите Миронычу в ухо, крепко-накрепко обнимая его в темноте и утопивши в жесткую бороду влажные губы, - пошли ему, царица небесная, легкое на том свете лежание… чтобы не дуло, не мочило, чтобы слеза из глаз не точила!
- Да какое такое лежание… что ты с дурости мелешь? - перебил бабьи причитанья Никита Мироныч. - Сама ты лучше лежи и не дрыгай!
- Так Ивашку-то собаки загрызли? - приподнялась немного Лукерья.
- Враки, что собаки! Это барыня наша от великого ума так решила, а он, ишь, знай себе вольно ходит по миру и барыне собирает милостыню!
- Ой, Микита, - ахнула баба и погорячела всем телом, - ну не дурак человек, как ты тут скажешь?..
- Дурак он, Лукерья, не дурак, а родом вроде как так… Вот что, спи-ка ты, баба, завтра чем свет надо подняться и деньги хорошенько еще раз пересчитать, а то барыня кликнет, а я буду хлопать глазами: сколько за Недотяпой у нее недоимку?
- Мотри, Микита, не сбейся, грехом!
- То-то и дело, что счет денежки любят! Надо так подгадать, чтобы враз пришлась копейка в копейку! Спи со Христом и меня больше не лапай!
Сразу заснул Никита Мироныч после такого счастливого дня, как, положим, и все мужики засыпают и в радость и в горе…
*****
Что в эту ночь снилось Никите Миронычу рядом с горячей Лукерьей, ворочавшейся с боку на бок во сне и тоже грезившей видно, - бог их там знает!
Может, уж и на воле успел побывать за долгую зимнюю ночь, объехал Никита Мироныч со своей Лукерьей немалые города вольным торговым человеком и даже побывал в той стороне, в которой ничем не торгуют, ничего не продают и не покупают, а ходят все срядно, едят все сытно, обуты, одеты, хотя ни у кого ничего лишнего нету! - может, где-где ни побывал Никита Мироныч, гору делов перекорежил, только в самом-то деле откупиться и выйти на волю ему на этот раз не пришлось!..
Поутру вскочили как встрепанные, рук не ополоснув, богу не помолившись - прямо к комоду, в который с вечера Лукерья в темноте запрятала деньги, стали считать; считали, считали, десять раз пересчитали, а сверил Никита Мироныч по книге - в аккурат только Недотяпина недоимка выходит копейка в копейку…
- Что же это такое, Лукерья? - чуть не со слезами говорит Никита Мироныч.
А Лукерья в передник уткнулась и слово проронить боится…
- Уж не заронила ли ты вчера, когда убирала?.. Ведь сам видел: сначала, когда считал, все шли медяки, а потом как пошли золотые!.. Как пошли золотые!..
- Да что ты, Никита Мироныч?.. Что уж я, дура такая? - И снова за слезы.
Нет, баба не таковская, зажмет в кулак, так тоже клещами не вырвешь!