Должно, что от жадности своей да неожиданности вчера сильно Никита Мироныч прошибся в счете, потому что считать, как и все в старину, учился по пальцам…
Сладкий сон о чудесном посещении дурачка Недотяпы и медяках, похожих на золотые, так и остался вроде как неверной мечтой на долгое-долгое время, пока не пришел второй раз Недотяпа и в самом деле не отвалил Никите Миронычу чуть ли сразу не тыщу, но тут уж он по своей вине совсем, и с деньгами в руках, промишулился: отдал барыне деньги за выкуп, а не прошло и недели, как царь вспомнил о мужиках и выдал им волю.
Глава шестая
РЫСАЧИХА
Да, такое дело выходит, прогадала лихая барынька, когда на свою шею первого мужика отпорола…
Не смекнула в своем дворянском нарасчетливом и самонравном мозгу всей выгоды в разнице между кулаком и ладошкой, о которой хорошо, видимо, знал покойный супруг ее, майор Рысаков, хотя был он совсем даже не майор, а целый генерал-майор, но с жуплого его вида было в нем столь мало генеральского чина, что свои же мужики и прозвали по этой причине в просторечии без всякого добавления просто: майор!
Что же получилось у нее, когда перекалечила она своих мужиков и баб высушила, как веретена на шестке перед супрядкой?!
Известно что!
Лучше уж было бы стричь потихоньку покорную овечку, пока не брыкалась, как это хорошо делал, когда был в полном порядке, майор, изредка только ради праздника заезжая кому-нибудь самолично в скуло, а… под калеким мужиком и земля становится хуже калеки, засорится она, загноится дурной травой, чертовой тещей прорастет на огородах, которой бес подтираться не будет, не токмо что жвакать скотина, лопухом обрастет у овинов, и с возом к ним не подъедешь, развешается везде паутина чертовыми тенетами, как в неметеной избе, потому что мужик приставлен к земле с заранее и хорошо продуманным расчетом не на погибель ее и запустенье, а на обилие плодов земных, на радость каждой птичке, зверьку и самому человеку: погляди, какой пир горой идет, когда мужик пашет или боронит, галки, вороны со всей окружности, белоклювые грачи и черноголовые прилетные с заморских краев мартыны к нему из-за тысячи верст торопятся словно по какому важному неотложному делу, и ни одна пичужка тогда его не боится, прямо лезет кобыле под ноги и обирает червя!
А в зимнюю стужу, в холодную осеннюю пору?..
Уж какая, кажется, птица-синица, сама вся с пятиалтынный, и ножки у нее как волосинки, а веником ее от избы не отмашешь, сидит себе где-нибудь у окна на березе, которую с утра уберет и разукрасит морозом, попискивает, выщипывая с бочков лишние перышки, и смотрит одним глазом, когда же это расхлебястится обшитая рогожей скрипучая дверка, хлынет белый пар из избенки и запахнет сопрелой кашей и свежим хлебом, а сама хозяйка удосужится за хлопотами вынести на помойку ведерко?!
А всего и нужно ей - крошку!
Значит, если таким вот глазом да с этой точки смотреть, выходит, что в мире уж так заранее было все сотворено, чтобы сильный на сильном ехал верхом, пускай их катаются с богом, а чтобы слабый слабого за ручку держал, а для того, чтобы слабый не обленился и не сделался круглой фефелой, положившись во всем на другого, зло между ними и добро смешано в нужную меру и вес!..
Но то ли уж эту мерку мы потеряли, то ли сами смастерили фальшивую гирю и на один, может, только волосок всего укоротили аршин, только вместо того, чтобы помогать и покрепче держаться кучкой, чаще всего люди друг дружку держат за глотку…
*****
И отчего это так, сам шут не разберется!
Зло, глядишь, ин час лежит прямо перед тобой на дороге! - зло словно булыжник, которым голову черту проломишь, а добро рядом с ним только с крошинку - и воробья не накормишь!
Виной всему деньги, конешно!
Вот хотя бы тот же блаженный мужичишка Иван Недотяпа, который, как мы уже не раз говорили, даже попал во святые!
Ведь уж и в самом деле никто слова не скажет: святой!
Не Михайле Бачуре чета, хотя с виду вроде как одной они масти, но это только обман на зрение, потому что Недотяпа действительно безо всякой подмески блаженный, а Михайла хоть и прозывался Святой, - но теперь-то уж очень заметно, что был он все же с жулинкой!
Вот Недотяпа, так да… попал во святые…
Однако что же из этой Недотяпиной святости получилось для простого народа, для его односеленцев, Рысачихиных мужиков?..
Чему он барыню такой добротой и незлобивостью своей надоумил?..
Дорого вышел народу этот оброк!
Ему-то, может, как блаженному, был прямой резон, потому что уж встал на такую дорогу, а другим получилась… седьмая беда, с которой смерть вместе под ручку ходила…
Вот как дальше все дело сложилось…
*****
На другое утро того памятного дня, в который приносил Недотяпа в первый раз Рысачихин оброк, Никита Мироныч долго прождал, когда его к себе барыня кликнет…
Как раз в это же время примерно, должно быть, были у барыни опять недавно сваты, прокараводились чуть не неделю, улещая и ублажая ее разными тонкостями и разговорами о скучности одинокой жизни с серыми мужиками, как с бельмами на глазу, с брюхатыми бабами и драными девками, не имея в такой глуши никакого удовольствия и развлеченья, но откатились все же ни с чем, а Рысачиха после них три дня сподряд не вставала с постели, лежала в припарках на голове и у сердца, - по всему, теперь барыне не до оброков, но Никита Мироныч после посещения Недотяпы места не находил от нетерпенья…
- Уж не пойти ли, Лукерья, мне самому? - не раз он обращался к жене с разговором, у которой от слез с утра глаза набухли и губы раздулись. - Ужли бельмы еще не продрала?..
- Что ты, Мироныч, как же можно без зова? - опасливо уговаривала Лукерья. - Вдруг разлютеет после сватов да тоже отпорет?!
И хоть Никита Мироныч ни разу еще не пробовал Рысачихиной порки, вообще будучи спокон века в барской милости по непонятной для него самого причине, если не считать майорских шлепков, но зато хорошо на других разглядел, какие рубцы на всем теле остаются после конюшни и на что бывают люди похожи даже после первой беды, за которую у Рысачихи полагалось всего двадцать пять палок!
- Да-а! - тянул в ответ Лукерье Никита Мироныч. - Оно конешно, над нами не каплет, а нетерпень, досада это, Лукерья!
- И я понимаю, да вот, говорю, обожди! Как бы чего не было хуже: сваты-то эти, говорят, замуторили ее, уходили!
- Нигрень в голове! Нигрень, говорила душа Аленушка, - сказал, махнувши рукой, Никита Мироныч, не понимая мудреного слова и сам не мучаясь никогда головой; не раз он заглянул в запушенные первым снежком тусклые окна, за которыми, как исчезнувшие Недотяпины золотые, блестели на веселом солнце снежные искры на еще не проторенной дороге к барской усадьбе, будто их на нее второпях или ради блаженной шутки, уходя вчера от старосты, нарочно Недотяпа рассыпал; не раз выбегал на крыльцо и, приставивши к уху трубочкой руку, прислушивался жадно, как звонко по первому морозцу заходились лаем молодые собаки, учуявши носом на нежном ветру теплый душок заячьей шкурки, смешанный с пропотелым кислым запахом всю ночь пролежавшей в ближнем овраге волчицы, изредка еще за липовой аллеей, ведущей от главного дома к конюшням и псарне, повиснет, как на ниточке, тонкий девичий крик, придушенный рукавом, видно, что кому-то Рысачихина ключница уже выдрала косу, но все это было слишком привычно для слуха, видно по всему, что барыня еще не выходила и не наводила порядка, иначе в такую пору кто-нибудь уж подал бы Никите Миронычу голос с конюшен, Никита Мироныч только сплевывал через зубы равнодушно на снег и с беспокойством возвращался в избу, не зная, за что бы приняться…
Но чудные происшествия накануне этого дня не давали Никите Миронычу никакого покоя, и Недотяпины деньги, которые он все время придерживал в грудном кармане кафтана синего сукна, выданного ему лет двадцать тому еще майором на случай посещений барских покоев, жгли нестерпимо ладони и надсадно позвякивали у самого сердца при каждом движении…
- Да что ее, в самом-то деле, гвоздями, что ли, к перине прибили? -наконец совсем заждался Никита Мироныч, когда стрелки на часах рядышком сложили тонкие усики и уставились кверху, гири на медной цепочке ботнулись о пол, а в середке часов вдруг зашипело, заворочалось, как в змеиной осоке под ветром. - Растуды ее так со сватами-то ее вместе, провалиться бы им в полынью по дороге!