Что там дальше творилось в селе Скудилище, никто хорошо сам не видел, и только потом уж, через десятые руки, со слов Бодягиных крепостных, с которыми барин Бодяга по малоимуществу своему был на короткую ногу, пошли разговоры, и если по ним рассудить, то кой-чему тут можно поверить, но и усомниться можно во многом…
*****
По этим рассказам так все выходит, что и барин Бодяга даже всего не мог видеть своими глазами, то есть сколь благополучно чиновник, сопровождаемый двумя братьями Кушаковыми, управился с описью у майора на половине, потому что, когда Бодяга вернулся из коридора, никого не дозвавшись, чиновника с братьями Кушаковыми он уже не застал, и куда они воспоследовали, шут их там знает, братья Кушаковы были известные гмыкалы и немтыри, если тут что и случилось, то об этом можно только догадываться и строить разные предположенья… тем более что барыня по возвращении Бодяги лежала в полной бездыханности по-прежнему в приемной и никаких знаков к жизни не подавала…
С барыней тут и занялся Бодяга…
…Вспрыснул ее одеколоном, поцеловал несколько раз неподвижную ручку и так прилаживался и эдак, приводя барыню в свои чувства, наконец расстегнул даже лифчик под шелковым пеньюаром, чтобы не стеснялось дыханье, когда же Бодяга неосторожно ткнулся в открытую грудь холодной рукой, в то самое место, куда за корсаж барыня прятала деньги, Рысачиха чуть приоткрыла глаза и так поглядела на Бодягу, что тот упал перед ней на колени с невинным лицом, сложил руки и запричитал:
- Слава… слава создателю… вы не умерли… вы живы!
Рысачиха сразу оправилась в такой неловкости и поднялась на ноги, чуть пошатываясь и опираясь Бодяге на локоток:
- Спасибо… спасибо… вот верный друг! - спокойно сказала она, запахивая грудь. - У меня такие, Бодяжка, все время несчастья…
- К счастью… к счастью, Раиса Васильевна… вернейший признак, знаете, к счастью и к большой-большой удаче… По соннику так!
- Ален… лен! - вздумала было Рысачиха, очевидно и в самом деле еще не совсем пришедши в себя, позвать девку, но тут же осеклась. - Ах… я и забыла… Бодяжка, какой неблагодарный народ!
- Свиньи-с, свиньи-с, Раиса Васильевна, истинные свиньи. Только сказать: барыня чуть не умирает, а они… хоть бы рукой кто пошевелился. Обрадовались даже как будто. Ах, действительно, свиньи… тупорылые…рылые свиньи… Раиса Васильевна!
- Спасибо… спасибо… Проводите меня, пожалуйста, в спальню.
- В спаленку, в спаленку… Бай-бай, бай-бай… Ах, Раиса Васильевна, понимаете, все пустяки на этом свете, во-первых, а во-вторых и в-третьих, я, знаете, на вас прямо дивлюсь и удивляюсь, как вы… с таким, можно сказать, значеньем допускаете… подобные вещи… Съезди вы в Питер, понимаете, шепните кой-кому на ушко, и еще неизвестно, чем может, знаете, кончиться дело?
- И то думаю, - сказала Рысачиха, проходя под руку с барином Бодягой в спальню. - Ведь это ж, Бодяжка, разбой!
- Понимаете, Раиса Васильевна, - большая дорога!
- …И этот чиновник, - зашептала Рысачиха, - переодетый разбойник!
- Мошенник… с фальшивыми орденами! Правильно… правильно, Раиса Васильевна… мы его знаем!.. Мы его знаем! Понимаете, - тоже шепотком зачастил Бодяга, озираясь на двери, - известнеющий вольнодумец! Тюрьма плачет!.. Хотя, знаете, такой мастак огребать награды и ордена… черт его знает, понимаете, как у него это все так ловко выходит!
- А вы заметили: борода привешена?.. - присела Рысачиха на край широкой кровати. - Удивляюсь, когда не заметили… удивляюсь!..
- Вот еще скажете, понимаете: не заметил!.. Что от меня ускользнет? Как же, как же… я даже, грешный человек, хотел за бороду так… чутильку дернуть, посмотреть, что из этого выйдет, да ведь сами понимаете, все же ведь страшно… А вдруг она у него, знаете, все же своя? Или так крепко прилеплена, что ее соленой водой не отмочишь, - ведь какой проходимец! Все может статься! Камфуз… скандал может выйти… Ложитесь, ложитесь, Раиса Васильевна. Закиньте прекрасные ножки и не обращайте, знаете, на меня, что я человек мужеского племени… Извольте, извольте, я вам помогу!
- Спасибо… спасибо… не надо! - потонула Рысачиха в пышно взбитой перине, съежившись и подбирая подолы под ноги. - Ах, как устала!
- Баиньки… баиньки… почивайте и чувствуйте, что вы за мной, как за каменной стеной… да-с, я дворянин и ваш давнишний слуга и поклонник! Пока вы покоитесь в объятьях морфея, я, знаете, в щелочку, в дырочку… все, понимаете, прослушаю и высмотрю; и может даже, шут его знает, понимаете, придется пока сунуть ему еще сторублевку?!
- Это ж, Бодяжка, грабеж… как он смеет! Ах, если б был здесь… князь… Зачем, зачем он так некстати уехал?
- О… о, князь просто бы велел его отодрать на конюшне! И дело с концом! - Сорвал Бодяга висящее в изголовье лебединое опахало и замахал им на Рысачиху с такой яростью, что барыня невольно зажмурилась и уткнулась в подушку. - Больше, понимаете, ни звука, ни слова… полный, полный покой. А завтра… с прекрасной зарей, знаете, прямо надо ехать к царю… изложить жалобу прямо к стопам! Потому что и в самом ведь деле, этто что ттакое?.. Конечно, конечно, так оставить нельзя… так их совсем избалуешь! На голову сядут, на спину залезут! Нельзя, Раиса Васильевна, невозможно. Если вы, знаете, не поедете сами… так я, как дворянин, я сам пешком побегу! С мешочком пешочком пойду! Спите… спите… Раиса Васильевна… я здесь на страже! И, знаете-понимаете сами, если бы у вас, без долгих слов говоря, нашлась тут под рукой полынь или какая другая настойка, так я бы, ей-богу… слова не вру… простоял бы здесь до утра и завтра же с вами вместе поехал! На себе бы понес!.. Честное слово вам дворянина. И добьюсь… и понесу, знаете… и достигну!
Рысачиха мечтательно приоткрыла глаза, а Бодяга закинул ножку за ножку и преобразился в улыбку; одним только вращением небесной голубизны глаз барыня показала Бодяге на шкапчик, убранный перламутром, и прошептала:
- Ах, Бодяжка… как я в тебе ошибалась… какой ты обходительный человек… Значит, не сердишься, что при князе я напоила тебя в прошлый раз керосином?
- Во-первых, не керосином, а… боговым маслом… Это для души даже полезно, а во-вторых и в-третьих, Раиса Васильевна, что вы, что вы… Как же можно иметь на вас сердце? Понимаете сами… никак, никак невозможно…
Бодяга, вытянувши приятную лысинку с розовым отливом, достал граненый графинчик, поглядел на свет и причмокнул, налил себе пузатую, а барыне маленькую рюмочку с золотым обводом по краю:
- Вам… знаете, полагается узкую талию… не рюмочка, невинная девица!
Рысачиха с царственным видом приняла подношенье, чуть привставши в постели, а Бодяга состроил постное рыло и затянул, как псаломщик:
- Не пе-е-ейте ви-ина-а, ви-ино-о есь блу-уд!
Рысачиха смешливо зажмурилась и замахала ручкой, оглянувшись на дверь.
- Я вполголоса, Раиса Васильевна… в пол-октавы, знаете… ви… ви-ино есь блу-уд… а кто не пи-иет, тто-от плу-у-у-ут! Хе-хе-хе! Кушайте, Раиса Васильевна, а завтра мы с вами, знаете, прямо к стопам!
- Ах, Бодяжка, не поминай! - Рысачиха поднесла рюмочку к порозовевшим губам и снова откинулась на подушку. - Удивляюсь, как таких разбойников держат на службе!
- Жулик, Раиса Васильевна! Форменный жулик с большой бородой! И эх, за ваше драгоценное, Раиса Васильевна, и… красоту! - Бодяга опрокинул в утробу, крякнул селезнем и хлопнул себя по брюшку. - Знаете, Раиса Васильевна… я, как друг, - присел он чуть на краешек Рысачихиной постели, - как друг, ей-богу, вы такая необыкновенная… венная, понимаете, женщина… ей-богу, не вру!.. И как это вы только решились… я, конечно, дрожу, говоря такие слова… конечно, князь, высокое званье и все там такое… но ведь у него… зубы… вставные… вставные, ей-богу, не вру… хотя, конечно, вы не обращайте вниманья… никакого вниманья на мои слова… никакого вниманья не обращайте… я, как вам известно, человек мужеского племени и тоже чувства имею… но не буду… не должен… конечно… Налить? - вдруг оборвал тираду Бодяга, взглянувши в огненные глаза Рысачихи. - Выпьем еще по лампадке?..