- Матушка… барыня… что хочу вам сказать, хотел с этим делом к вам седни по вечеру заявиться!
- Говори! - строго оглядела его барыня.
- Вот и говорю, матушка барыня… в гостях вроде как хорошо, а дома все-таки лучше…
- Ты это к чему? - перебила барыня.
- Сейчас… сейчас, матушка барыня… Лукерья, ставь на стол кружку!
Лукерья с испуганной улыбкой, с поклоном поставила кружку с золотыми на стол к Рысачихе, а Никита Мироныч отсунул ее на середину и прикрыл ладонью.
- Это что же, Мироныч, за угощенье? - сверкнула барыня, мельком увидав золотые и еще хорошо не поверив.
- Это, матушка барыня, - выкуп! - сказал с уверенным и непонятным для него самого спокойствием Никита Мироныч, приподымая руку на кружке. - Выкуп за волю!
- Та…ак… так, на волю, пес, захотел?.. Значит, довольно… награбил? - протянула руку Рысачиха к деньгам.
Никита Мироныч поглядел опять на топор и пересилил мурашки.
- Жизь моя, - сказал он, отодвигая еще дальше от барыни кружку, -жизь моя, матушка барыня, ваша, ну, а денежки… это - мои! Да и совестно вам так говорить!
- Ох, совестно, матушка барыня, - вытянулась на барыню Лукерья из-за мужа, - правдой-совестью сколь годов вам прослужил!
- Зря, значит, - вздохнул Никита Мироныч, - все равно полагаете вором, матушка барыня, ни в одной копейке вашей не грешен, как перед богом!
- Откуда же деньги? - сощурилась барыня.
- Клад! - выпалил Никита Мироныч, глядя на барыню счастливыми глазами.
- Клад… клад, матушка барыня… в подполице барашек беленький все бегал… вот блеял… вот блеял по ночам… спать не давал, уж такой-то расхорошенький… кудрявистый, - запела Лукерья, сложивши руки на грудях.
- Да я пошутила, Мироныч: ты честный… честный мужик! - усмехнулась барыня, взглянувши на полог. - Ишь ты, тебе какое счастье подвалило… дорогой барашек… дорогой! Давай сюда кружку… сколько тут?..
- Не считали, матушка барыня… не считали, - заторопился Никита Мироныч, - несчитанное и вам отдаю: видите - золотые!
- Фальшивые, может? - нахмурила барыня бровь.
Никита Мироныч взял одну монетку из кружки и ударил ею о стол, монета привскочила, зазвенев самой чистой чеканкой, и упала барыне в руки.
- Давай! - обожглась Рысачиха.
- Так, барыня, не отдам: давайте расписку… выход давайте! -ухмыльнулся еле заметно и Никита Мироныч.
- Пиши! - приказала барыня.
- Лукерья, гумагу! - живчиком повернулся Никита Мироныч к жене. - Да вздуй лучину, матушке барыне темно!
Лукерья поставила перед Рысачихой светец, разложила лист чистой бумаги, и барыня, пряча левую руку, быстро прочеркала гусиным перышком отпуск на волю.
- На, пес!.. На, раб!.. Давай сюда деньги! - выкрикнула Рысачиха, не глядя на Никиту Мироныча.
- Всю жизнь, матушка барыня, вез, а вышел - пес!.. Ну да нашему брату все сойдет… получайте! - Никита Мироныч взял со стола бумагу и положил ее на божницу. - Лукерья, зажги ланпадку: воля!
- Микита… Микита, - повисла у него на плече Лукерья, - дай-то, осподи, дураку сто лет жизни!..
- Молчи… молчи! - прошептал Никита Мироныч, оглянувшись пугливо на барыню, которая торопливо, стоя к ним спиной, засовывала по карманам деньги. - Молчи, ополоумела с радости, что ли?..
- Молчу! - Лукерья свесила руки и сползла перед Никитой Миронычем на колени. - Пошли ему, осподи… спаси его и помилуй…
- Ну, Мироныч… совет да любовь!.. Растите младенца… сами богатейте, - с ухмылкою заговорила Рысачиха, опершись на трость. - Ужели же теперь на крестины барыню свою в кумы не позовешь?.. А?.. - замысловато она окинула старосту.
Никита Мироныч не ожидал этого вопроса и переминался перед ней, придумывая, что бы помудренее ответить, но так и не сообразился со словами; по счастию, в это время хрипнула дверь, под ноги ударил из сеней холодок, и на пороге согнулся сотский мужичок Федулка, сбирал он в селе Скудилище сходки, ходил в Чагодуй за почтой и вообще был приставлен к посыльному делу… Звали его в Скудилище больше по прозвищу Бодена-дочь, потому что так начинал Федулка всякую речь, чтобы не грешить матерным словом, которое, как известно, никогда у мужиков с языка не слезает…
- Бодена-дочь, морозец! - обмахнул Федулка катанки у порога. -Здорово живешь, Мироныч… барыне наше почтение… два-полтора всего с кисточкой! - отвесил он обоим поклон.
Никита Мироныч выпялился на Федулку, от которого неуважительного, худого слова раньше не было слышно, Лукерья стала пугливо за мужа, а Рысачиха вздрогнула от такой Федулкиной веселости и облилась чернотою.
- Ты что… что это ты, собака?! - взвизгнула она. - Пьяный?
- Бодена-дочь, пьяный не пьяный, барыня, а… думаю выпить, - показал он на бутылку, - потому у нас седни праздник… уж такой, барыня, праздник… престольный! По всей-то волости люди в веселости!
- Ты что… что, - не подбирала барыня слов, задыхаясь и заглатываясь, - что… тоже выкупаться задумал?..
- Бодена-дочь… я уж, барыня, выкупился… выкупился! Да-а! А храбра курица на воробья, - показал он Никите Миронычу на Рысачиху.
Никита Мироныч по старой привычке протянул было руку, чтобы схватить Федулку за ворот, но на нее повисла Лукерья и оттянула его под перед, а барыня подняла трость и нечеловечьим голосом закричала:
- На конюшню подлеца, на правило!
- Бодена-дочь, руки коротки, - подошел Федулка и подал Рысачихе сверток в красном платочке, из которого белым ухом смотрела цидула о воле, - на… читай себе с богом!.. Мироныч, говори: Христос воскресе!.. Царь о нас вспомнил! Воля… воля, Мироныч, - бросился Федулка к Никите Миронычу, но тот опустил руки и поглядел на барыню пустыми глазами.
- Воля? Барыня… вроде как деньги-то вы не по правилу получили? Сразу две воли! Мне хватит одной!
Рысачиха оглядела мужиков потухшими глазами и схватилась за карман, а Лукерья замахала руками на мужа, испуганно моргая глазами:
- Пусть их, Мироныч… пусть пропадают! Все равно святой черт сказал, что половину отнимат…
- Молчи, - топнул Никита Мироныч. Лукерья присела, Федулка разинулся на них, не понимая, а барыня незаметно пробралась к двери и выскочила в сени. - Ату… ату! - весело крикнул староста, когда хлопнула дверка, и плюнул к порогу. - Вот, Бодена-дочь, дело какое: все вышли на волю задаром… а я за денежки… за кровные: пять соток отвалил… Ну что бы тебе прийти часиком раньше!
- Бодена-до-очь! - схватился Федулка за лохмы. - Пять соток!
- Во как! Ну да ладно… У меня зато крепче! А вдруг царь раздумает завтра… пришлет на попятный? А у меня эна-ка: на божнице! Спится да лежится спокойно!
Федулка мотнул Никите Миронычу в знак согласия рыжей гривой и поставил по средине стола непочатую бутылку:
- Ты-то не пьешь, Мироныч, а зря… Ну да шут с тобой… мы с Лукерьей уж выпьем.
Лукерья воровато посмотрела на мужа и на большом глиняном блюде вынесла алялюшки.
НИЩИЙ ХОЗЯИНТрудно подчас на старой монетке, которая долго по белому свету ходила, то с труженым потом, то с разбойничьей кровью прилипая к человечьим рукам, разобрать, на какой стороне орел крылья расправил, на какой красуется царская плешь, то же случилось и со многими нашими понятиями и словами, ставшими теперь столь неудивительными и привычными в простом обиходе, что подчас на них, как и на хожалой монете, ни орла не видно, ни решки.
Воля!
Мы уже наполовину не слышим, какие горние трубы звенят в этом слове, сколь на высокий лад и голос шумит в нем радостный мир, как легко и привольно в синее небо вздымается солнце в проясненных глазах, как за ним катится из-за леса, куда притаился и спрятался мрак, безоблачный месяц, словно точеное колесо серебряной колесницы!
Воля!
Ох, сколь радостное, сколь могучее слово!
Кто волю не любит?
Любит зверь, любит птица, червяк и тот ее любит, и, пожалуй, меньше всех любит ее человек, придумавший рабство !
*****
Но что было делать Рысачихиным мужикам, за что было приняться, когда вышли они на свободу?..