«Ну как, сынок, сдюжишь?» — услышал Олаф тихий голос отца и вздрогнул.
Он так хотел сейчас увидеть своего отца Верцина, вождя рарогов-русичей, живших в Рарожье. Сзади тихо подошла Рюриковна и прошептала:
— Гюрги хочет поговорить с тобой.
— Возвращайся, сказитель, к Власко, — резко заявил Олаф, встал и, чеканя каждое слово, проговорил: — Иди и скажи: Олаф менять договор Рюрика с Гостомыслом не будет! А ежели потомок Гостомысла начнет диктовать Союзному вече свое волеизъявление, то Олаф обнажит свой меч! Из этих мест нам дороги назад нет! — горячо сказал Олаф и указал сказителю на дверь гридни.
Словении, не веря, что его просто так выпускают на волю, растерянно встал со скамьи и, ничего не говоря, вышел.
Полюда ходил по своей светлице из угла в угол, отмеряя маленькими шажками то расстояние, которое должно было выдать мудрому посадникову советнику правильное решение.
«Вон Домослав, умная голова, сидит возле оконца, то на улицу глядит, то на своего давнего друга посмотрит, вздохнет тайком, но беспокойства своего не кажет, знает, что двойная тревога может толкнуть к неверному шагу, а его делать ноне никак нельзя. Как уберечь Новгород от вспышки новой распри? — думал новгородский посол и старался остудить свой пыл. — Ужели Власко не остынет, раздует в потухших угольках Вадимовой смуты свой огонь кровавой бойни с варязями? Вот они, молодые, горячие головы! Только и смотри за ними, как бы секирами не замахали друг на друга! Ну почему не живется миром молодым?! Ведь Олаф-то не Рюрик! Ну что им нынче делить? Земли — вволю, всем хватит. Леса — глаз не хватит, чтоб весь оглядеть. Рыбы, мяса — еще не одну дружину прокормим. Ну, лиходейские души, так и тянет друг другу носы расквасить! Да ладно бы друг дружке, а то ведь сколько глупых голов втянут в свою дурью кутерьму! — Полюда распоясал свою перегибу, вдохнул полной грудью воздух дубового жилья и решил: —Нет, ноне с Власко говорить без пользы. Только вреда наживешь. Вот он, Гостомыслов сын, сидит у очага и молчит. Здоровый, сильный и красивый, законнорожденный наследник всех богатств знаменитого владыки Новгорода, ныне… покойного. И Рюрик, тайный сын Гостомысла, тоже ноне покойный. Когда нет ни отца, сокрывшего свою горячую любовь к сыну и сумевшему вопреки всем невзгодам дать все же Рюрику «версты судьбы своей» и сделать тайного сына великим князем Северного объединения словен, когда нет самого тайного сына, никто и не ожидает от Власко, что именно теперь в нем забурлит мутная вода запоздалого возмездия»…
— Вовсе не запоздалого, — проворчал Власко, зная, о чем думает бывший друг и советник его покойного отца. — Я думу держу такую: незачем нам более держать чужую воинскую силу! Свою пора иметь! Своих мужиков надо ратному делу обучать! — горячо доказывал свою правоту Власко и тоже распоясал перегибу, подбитую лисьим мехом.
— Полюдушка, мы с тобой сколь клич кликали по мужикам-то нашим, не помнишь? — спросил умный, с узким лицом посол и проследил взглядом за Власко.
— Как не помнить! Все окраины изъездили, все болота обошли, все тропиночки лесные протопали! Не ведаешь ты, Власко, своих словен! Вой из наших мужиков только тогда хорошие получаются, когда враг у ворот стоит! Вот тогда наш мужик бьется со врагом, аки дракон! — горько воскликнул Полюда, обрадовавшись, что наконец-то появилась возможность предупредить будущего посадника от его лихих дел.
Власко съежился. Правда была в словах послов отчаянная, острая, она резанула гордого словенина по сердцу, как опасная секира, но надо было найти немедленно ответное слово старым, мудрым послам и советникам новгородского веча, иначе не видать Власко стола посадника.
— Наших мужиков повсеместно учить надо любви к ратному делу, — тихо и убежденно сказал он и повторил еще раз: — Учить любви к ратному делу надо! Иначе всю жизнь в дураках ходить будем! То одна рать придет нас защищать и обирать заодно, то другая, а там, глядишь, для потомства и земли словенской не останется! — угрюмо проговорил Власко, и Домослав с Полюдой почувствовали, что Гостомыслов отрок уже нынче видит себя на новгородском вече, защищающим свои думы перед всем советом свободных людей края.
— Это хорошо, сынок, что ты душой о нашей земле болеешь, — осторожно похвалил Власко Домослав, но потом беспощадно добавил: — Скажу более, дорогой Власко, что ежели на вече, как только ты выложишь свои думы всему нашему люду и тут же клич бросишь: «Кто на варязей пойдет со мной под моим началом?», то. я уверен, да, за тобой пойдут, как уже шли, и толпа соберется немалая, но успех от твоей потехи будет только на седмицу.